Маси Найем: Если украинцы сейчас счастливы - это лучший показатель эффективности ВСУ

Ниже сокращенная текстовая версия разговора с Маси Найемом. Полное интервью смотрите на YouTube-канале РБК-Украина.

– Маси, я думаю, было бы логично начать наш разговор с страны вашего рождения - Афганистана. Советский Союз напал на нее, равно как и РФ на Украину. Что должно произойти, чтобы эта машина смерти прекратила свое существование?

– Если говорить о заботе российского народа, то, пожалуй, нужно заняться их просветительством, чтобы там сформировалось гражданское общество. Сильное, которое может взять власть в свои руки. В том смысле, что может требовать заниматься решением проблем самого населения прежде чем лезть забирать территории других суверенных государств.

Мне кажется, что самая большая проблема россиян в том, что они тупые, малообразованные, совершенно бездейственные как гражданское общество.

– Такое поколение россиян не первое и, как видим, не последнее. Их дети растут в той же атмосфере. Это вообще можно как-то изменить?

– С точки зрения исторических событий, я думаю, что после Второй мировой войны, возможно, не до конца было прокоммуницировано о том, какими были наказания нацистам, которые совершали зверства во время войны.

Если бы рассказано было достаточно и те люди, которые были причастны к преступлениям, получили наказание, может быть, условный Путин задумался бы, что наказание в любом случае будет. То есть у него не было бы структуры мышления такой, что он может совершать эти преступления и оставаться безнаказанным. Думаю, мы как человечество плохо объяснили будущим поколениям, что такое война и в чем минусы любой войны.

Что касается самой РФ, мне кажется, что общество может допустить такие пробелы в политике своего государства только тогда, когда оно бездействует, не хочет будущего и думает, что это каким-то образом обойдет их лично.

– По вашему мнению, россияне и руководство России до сих пор считают, что их действия будут безнаказанными?

– Я думаю, что политическая верхушка уверена в этом. Будь наоборот, я думаю, что произошли бы события с целью спасти себя, не отождествляя с нынешней политической ситуацией.

Путину неплохо в РФ. Пока неплохо. Там он может безопасно существовать. Ядерное оружие дает ему достаточное влияние для того, чтобы чувствовать себя в безопасности, в отличие от Украины.

Поэтому мне кажется, что вопрос все же связан с тем, что политическая верхушка не осознает реальную угрозу того, что мы окажемся в Москве. Или общество окажется в Москве. Или в это верит меньшинство россиян и причастных к политической структуре.

– Давайте вернемся к Афганистану. У вас остались там родные или знакомые?

– Только одна тетя.

– Что она рассказывает вам о жизни в стране?

– Очень тяжело. Нет работы. Конечно, у женщин почти нет прав. И что касается гуманитарных вопросов, с едой проблемы, проблемы с возможностью каким-то образом себя обеспечивать. Однако пересылать им деньги возможно, благодаря чему они фактически и живут.

– Когда там началась война, вы были еще маленьким мальчиком. Как это - переживать войну дважды, но в разных ролях? Тогда вы были ребенком, а сейчас взрослый мужчина, военнослужащий.

– Мне кажется, что из-за того, что у меня была война в детстве, намного легче переживать то, что происходит сейчас. Я готов к переживанию этих событий. Если относиться к этому по-философски, то я думаю, что это карма. Поэтому я отношусь к этому как к событиям, которые я должен пережить.

Ничего такого не случилось в настоящем, чего не было раньше. Во время войны всегда были зверства. Во время войны всегда было бесчеловечное обращение с другими людьми.

В общем, я считаю, что война в Афганистане помогла мне быть готовым к тому, что я переживаю сейчас. Я считал себя достаточно адаптивным. Однако недавно прошел тест, который показал, что даже я недостаточно адаптивный. Я был удивлен. Поэтому война для меня в этом смысле - это очередная трагедия, которую нужно пережить, сохранив человеческое лицо. Это самый большой вызов.

Детская фотография Маси Найема с братом Мустафой и сестрой Мариам (фото: facebook.com/MasiNayyem)

– У вас не было удивления, паники или страха, когда Россия напала в 2014 и 2022 годах?

– В 14-м было непонимание. Все, что произошло, я осознал только тогда, когда пошел на войну в 2015 году.

24 февраля паники точно не было. Была просто безумная усталость от того, что я знал, что это разрушает любую структуру будущей жизни. В том смысле, что никаких планов построить нельзя.

Происходит определенный хаос, на который ты не влияешь. Влияешь относительно, поэтому единственное, что ты можешь изменить, это свое отношение к этому.

– Вы упомянули, что участвуете в российско-украинской войне с 2015 года. Опишите, как изменилась украинская армия с тех пор.

– Она стала более профессиональной и мотивированной. В отличие от 2015-2016 годов задачи стали более четкими, они легче измеряются. И, конечно, растет мотивация, когда задачи четкие, потому что мы понимаем: зачем это, какая конечная цель.

Если вспомнить 2015-2016 годы, находясь в промзоне Авдеевки, я не понимал цели. Мы просто героически стояли, нас убивали. Мы просили разрешения стрелять в ответ. Не было никаких задач вернуть свои территории. Это был просто живой щит людей, которых постепенно убивали.

Когда по вам стреляют, а вы просите разрешение стрелять в ответ, закрадывается такое мнение: а это точно война? Должен ли ты просить разрешение на самооборону? Я думаю, что нет. Тогда мы должны были.

При этом всем мы обеспечивали исполнение этих Минских договоренностей. Вы знаете, недостаточно у меня информации, чтобы сказать, правильно это или нет. Но факт такой, что мы героически стояли, героически умирали. Многие из наших ребят там погибли, ранены. Какой был в этом смысл? Не знаю. Мы дадим оценку чуть позже.

– Вы считаете, что не было предпосылок, чтобы остановить войну еще тогда?

– У политической верхушки были иные планы, чем возвращать территории. По разным причинам. Я, к сожалению, не владею определенной информацией, которой владели тогда политики. Однако, на мой взгляд, задачи вернуть свои территории не было.

– А что тогда побудило вас встать на защиту Украины с оружием? Почему не остались волонтером в тылу?

– Закон. Меня мобилизовали. И я считаю, что это налог, который я должен заплатить. Нет никакого героизма в моих действиях. Я уплатил налог, который я обязан этому государству, потому что я гражданин Украины. Есть закон, когда ты должен прийти. Я пришел.

– Как вы считаете, сейчас каждый, кто ушел в ВСУ - герой или это его долг?

– В первую очередь это его долг. Если мы сравниваем действия граждан Украины с действиями граждан страны-агрессора, то, конечно, на фоне убегающих от мобилизации людей в России мы - герои. Но мы не сравниваем себя с дерьмом.

Если брать демократическое государство с обществом, любящим свою страну, это норма - пойти защищать свою страну.

– В начале большого вторжения было много добровольцев, в том числе и с опытом. За более чем год войны их стало значительно меньше, не хватает опытных командиров, мотивированных военных. Что с этим делать? И вообще можно ли что-то сделать?

– Не считаю, что не хватает опытных бойцов и что уменьшилось (количество - ред.). Насколько я вижу, те ребята, которые сейчас остаются на войне, становятся опытнее и профессиональнее.

Лично в своем подразделении я даже недавно принимал решение о том, чтобы солдат стал руководителем отделения. Мне говорили, что для этого нужно определенное время, чтобы он стал офицером и тому подобное. Нет, мы понимаем, что мы - об эффективности.

Если человек лидер и у него есть способность управлять отделением, его можно ставить туда. И очень много ребят, работающих в нашем подразделении, они включены, они мотивированы. И я бы не сказал о том, что через год у них упала мотивация. Даже больше.

Буквально сегодня я говорил со своим побратимом, желающим участвовать в контрнаступлении. Это меня очень пугает. Я очень не хочу терять друзей. Но понимаю, что все ребята очень заряженые. Мы только и мечтаем, чтобы во время контрнаступления оказаться в том месте, где мы будем полезны.

Масси Найем стал на защиту Украины в 2015 году в составе 122 ОАэмБ (фото: facebook.com/MasiNayyem)

– Вы сказали, что руководство России не рассматривает вероятность, что украинцы могут оказаться в Москве. ВСУ действительно могут дойти до Москвы?

– Я думаю, что задачи такой не стоит. Но если, к примеру, Китай включится в войну, будет ответ других стран. Потому что тогда мы не воюем с Россией. Мы сражаемся почти с половиной планеты.

– Как вы вообще рассматриваете возможность присоединения Китая к России в войне?

– С точки зрения прагматических интересов Китая я понимаю, что они рассматривают этот сценарий или хотя бы вероятность того, что они могут пойти на это. Они будут продавать это в обмен на свои блага для своей нации.

– После войны и уже сейчас в обществе появляются люди без конечностей, со шрамами на лицах. Это вопрос инклюзивности. Готовы ли украинцы воспринимать эту картинку нормально?

– Вспомните, пожалуйста, как мы общаемся друг с другом, когда кто-нибудь не согласен с вашим политическим выбором. Когда вы увидите эти споры, вы узнаете, как люди друг друга готовы уничтожить.

На своем опыте я пережил ситуацию, когда меня оскорбляли тем, что у меня нет глаза, потому что я не был согласен с мнением другого человека по поводу политических предпочтений.

Я считаю, что общество не готово к толерантному отношению к этим людям. Потому что в критический момент, когда человек не будет согласен с политическим или бытовым мнением, к сожалению, узкомыслящие люди будут переходить на оскорбления из-за отсутствия глаза, ноги и т. д.

Я говорю о каких-то системных вещах, которые вижу. Однако я также встречаю большую любовь людей к людям с инвалидностью, и, возможно, это как-то сбалансирует эту проблему. Но в первую очередь это нужно решать просветительством, пожалуй. Хотя я бы немного жестче относился к этому. Потому что, когда вы обижаете человека с ранением, вы никогда не знаете, в каком он состоянии.

Если сегодня я могу смеяться над своим глазом, это не значит, что я не страдаю без него. Это не значит, что я не думаю о том, что имею вид не такой, как все. Это не значит, что каждый день, когда я вижу себя в зеркале, я воспринимаю это как норму, которую я принял. Я не принял этого, мне достаточно тяжело.

Поэтому нужно об этом подумать. Наверное, относиться к людям с большей любовью. Особенно, если эти люди отдали часть себя.

– А как среди украинцев должно быть воспитано уважение к военнослужащим? У вас даже пост был о добавлении соответствующей статьи в Уголовный кодекс.

– Это дискуссионный вопрос. Во-первых, есть статья 435-1, принятая в прошлом году. Она как раз касается ответственности за неуважение к военнослужащему. Но, по моему мнению, общество - это не всегда только законы. Корсетом наших ценностей является то, что общество толерует, а что - нет.

Поэтому мне кажется, что в первую очередь, когда вы видите, как другой человек травит раненого, этого не нужно терпеть. Это не значит, что нужно агрессивно доносить свое мнение. Надо объяснить, почему мы против этого. Надо понимать, почему мы благодарны военным.

Потому что они поставили свое здоровье и благополучие ниже общественного блага для защиты территориальной целостности. Военный, пожертвовавший частью себя, заслуживает уважения.

Хоть день походите без одного глаза, завяжите его повязкой. Когда вам станет достаточно дискомфортно, снимите ее и просто уважайте людей, которые потеряли руку или ногу. Мне кажется, достаточно осознанности.

Уважать - это не унижаться. Это проявлять в первую очередь себя как человека. Если ты уважаешь военного - это достаточно сильный аргумент сказать, что ты украинец.

– Говоря о россиянах в одном из интервью вы сказали, что у вас нет ненависти к ним. Почему даже несмотря на то, что они лично причинили вам много боли?

– Я россиян считаю пустым местом и не хочу тратить на них свое внимание. Есть очень хорошее изречение: вселенной руководит внимание. Если вы обращаете внимание на что-либо, то вы этим живете. Я не хочу жить россиянами. Они мне безразличны. Когда вы и я, люди вокруг нас будем счастливы, последнее, о чем мы вспомним, будут россияне. Правда же?

Те люди, которые причинили вред Украине или обществу, моим знакомым и друзьям, должны понести наказание и все. Их больше не существует. Мы должны подарить им абсолютное отсутствие в нашем инфопространстве. Это лучшее наказание для россиян.

Я думаю, что большинство из них должны исчезнуть, как они исчезают каждый день в тех тысячах людей, которых мы убили на фронте.

– Вы рассказывали, что о своем ранении говорите довольно легко и с юмором. Как проходит ваша адаптация и восстановление сейчас?

Знаете, сначала мне было очень интересно, потому что впервые увидел мир без одного глаза. Мне было интересно рассматривать все, понимать, что со мной происходит.

Позже я считал, что это, вероятно, временная история. Ты ведь 38 лет видел все двумя глазами, а потом в какой-то день видишь одним и думаешь, что что-то изменится. Но все чаще я понимаю, что иначе не будет.

Я стараюсь больше анализировать себя, чтобы почувствовать те изменения, которые со мной происходят. А они происходят. Также это психоэмоциональные моменты. В какой-то момент вы можете почувствовать бешеную депрессию, потому что что-то произошло не так, как вы хотите. Вы слишком негативно относитесь к мелочам.

Приходится много контролировать себя, чтобы держаться в норме и искать маленькие радости, чтобы наполнять эту жизнь. И чтобы этими радостями не были алкоголь, наркотики, потому что я знаю, что многие ребята в это впадают.

Я работал с психологом. Где-то два месяца я не работаю. Думаю вернуться снова после операции, которая будет через несколько дней. Я все это время пытаюсь уладить с собой. У меня есть возможность иметь контроль над собой, и для этого мне нужны мои личные решения и мои личные действия. Я хочу быть благодарным самому себе за то, что я смог.

24 февраля Найем без раздумий стал в ряды ВСУ (фото: facebook.com/MasiNayyem)

– Многие военные в Украине по разным причинам не хотят идти к психологам, хотя в западных странах это вполне нормальная практика. Как вы думаете, почему? И как это нежелание может повлиять как на самих воинов, так и на общество в целом после войны?

– Мне кажется, что это что-то из серии, что в СССР не было секса. Он был, но полагают, что его не было. Это наше прошлое.

Если вы из советского общества, вам труднее дается поход к психологу. Если есть отрицательный опыт с предыдущим специалистом, возможно, вам это мешает. Но я вам скажу, что психолог сэкономил мне очень много времени и сил. Потому что я не совершил многих ошибок.

Психолог - это человек, имеющий инструкцию по пользованию вашим мозгом. И у него она есть, потому что он учился этому. Он знает чуть-чуть больше. Это не значит, что вы слабый. Это значит, что вы действительно хотите разобраться и изменить что-нибудь к лучшему. Пойти к психологу - это о силе.

Если вам все нравится и вы не хотите ничего менять, не идите к психологу.

Проблемы, которые будут разрастаться у военного, могут причинить бешеную физическую боль ему. Начиная с того, что человек может искать удовольствия, потому что мозг находится в стрессе. Так или иначе ты переживаешь это. И ты будешь прибегать к поиску удовольствия. И это удовольствие может быть в ужасающих вещах: алкоголь, наркотики, насилие.

Поэтому мне кажется, что если не мы окажем профессиональную помощь военным, то это вернется обществу. Но есть почему-то надежда, что большинство ребят все-таки пойдут. И мои побратимы, которые были у психолога, тоже будут говорить своим друзьям, что это нужно делать. Потому что это позволяет не сделать себе еще хуже.

– За год войны в нашем обществе зародилась "привычка" отправлять на фронт чуть ли не всех. Я конкретно вспоминаю тех ребят, которые устраивали вечеринки в Киеве. Им вручили повестки, и это выглядело наказанием. Как вы к этому относитесь?

– Давайте на примерах. Представьте, что мы преступников отправляли бы жениться. Какое вообще будет отношение к институту брака?

Для меня возможность приобщиться к ВСУ - это большое уважение. Там страшно, там убивают, там мучаются, но это мой выбор, и я там мучаюсь. И если там мучаются, это не значит, что туда нужно отправлять всех, кто поступил плохо, чтобы они там мучились. Это нужно заслуживать.

К сожалению, это логическая ошибка, к которой прибегают люди. Некоторые боятся мобилизации. И тогда этого человека хотят наказать. Это плохая история. Это тоже самое, что заставить человека платить налог. Но ведь налог - это и так обязанность каждого. Я здесь не драматизирую.

Это история нашей эволюции. Мы это изменим. Представьте, что 1 700 000 человек демобилизуются и будут ходить по миру. Большинство из них будут героями, находящимися в трудных ситуациях, принимавшими очень трудные решения. Я думаю, что нужно будет еще очень долго учиться, чтобы попасть в ВСУ.

Те люди, которые посылают преступников в ВСУ, это люди, которые судят по себе. Вы не увидите военного, который будет отправлять кого-то в армию. Разве что того парня из Буковеля, оскорблявшего военного. Вот его я очень хотел бы увидеть в Бахмуте. Чтобы он потом вернулся в Буковель и посмотрел, как ему, когда так говорят. И то, я бы не хотел видеть его как побратима.

– Как вы относитесь к тем, кто скрывается от мобилизации за границей? Особенно из публичных людей.

– Естественно, мы не можем просить людей хотеть умирать. Я не хочу умирать. Когда я шел на войну, я много раз об этом с собой говорил. У меня не стоит задача умереть.

Люди, которые боятся пойти туда и как-то с собой договорились, вы знаете, я им даже немного завидую. Я бы не смог так. Мне было бы очень тяжело. Мне могли бы предлагать очень много денег, чтобы я уехал за границу, но я бы отказался, потому что я не знаю, как с этим жить.

У сбежавших людей, я уверен, вот это внутреннее никуда не денется. Они будут страдать из-за себя, из-за отношения к ним, из-за того, что в системе координат будущей Украины они никто.

В будущем они будут появляться, но наше общество стало взрослее. Мы дадим этому свою оценку. Я уверен, что условного Кивы в будущем Украины не будет.

Я думаю, что его убьют, если он приедет в Украину. Если это не сделают другие, убью его я. Я бы очень хотел, чтобы он приехал в Украину. Ему нужно дать наказание по закону.

Я бы тоже сильно хотел увидеть здесь Медведчука. Я бы хотел, чтобы он страдал так, как страдают большинство людей из-за полномасштабного вторжения. Однако закон не позволяет так поступать с ним. Но, по крайней мере, сидеть до конца своих дней он должен.

– Как вы думаете, после войны в обществе будет запрос на сильную руку у власти? То есть украинцы в большинстве будут тяготеть к автократическому типу правления? Или, может быть, наоборот?

– Мне кажется, в первую очередь Украине потребуется компетентная рука. Ценностную историю, мне кажется, могут подкорректировать сильные институты, как полиция, ГУР, СБУ, ГБР, и сильная судебная система. Когда компетентный человек совершает правонарушения, это исправимо законом и этими институтами.

Но то, чего я очень сильно боюсь в отношении будущего Украины, что компетентность не будет в цене. Люди будут подвергаться отвлечениям, что это ценностный человек, военный, например.

Мы должны понять, куда мы хотим прийти и что будет после победы. Я хочу, чтобы Украина была одной из наций, способных конкурировать благодаря технологиям, своим знаниям.

Только вы испугаете в гражданском мире одним выстрелом, многих умных людей это заставит убежать. Это наша величайшая проблема, которая будет существовать после победы. Если и дальше будет такой отток, нам не будет кем строить страну.

– А не может ли произойти так, что у украинцев будет только один симпатик, а других просто не будут рассматривать или принимать?

– Вы знаете, у украинцев такого нет. Мы с вами можем за три секунды найти повод, чтобы поссориться о своих политических предпочтениях. В Украине есть такая сильная демократия, что мы имеем право говорить о том, кто нам нравится, а кто нет.

Я не представляю себе человека, который может сейчас консолидировать всю страну. Это очень тяжело, почти нереально. Однако идея сама по себе может консолидировать. Если у идеи будет хорошая команда, это может сработать.

Я больше не хочу голосовать за фамилию. Я хочу голосовать за программу, которая будет реализована. А если не будет реализована, мы дадим политическую оценку и больше никогда не будем выбирать. Мы сейчас умираем за это право, поэтому его нужно уважать. Важно, чтобы наши люди при принятии решений не подвергались эмоциям и манипуляциям, вместо этого - на фактах.

Наш успех будет в том, если мы сейчас будем много денег тратить на образование людей. Мы сейчас очень сильно теряем будущее поколение. Будем честны: во время COVID они почти не учились, потом началась война. И это ужасно.

Поэтому я считаю, что будущее Украины и ее объединенность возможны только тогда, когда общество будет думать об интересах самой страны. А это возможно только тогда, когда люди достаточно эмоционально контролируемые и понимают, на что должны обращать внимание, когда выбирают тех или иных политиков.

– В относительно мирных городах продолжается жизнь, причем достаточно активно. У вас не возникает мнения, что украинцы забывают о войне?

– Я в этих моментах говорю простую конструкцию, которой и живу. Если украинцы сейчас счастливы, ходят по кафе, бухают, ходят на дискотеки - это лучший показатель эффективности ВСУ!

Целая нация пытается запретить нам быть счастливыми. Все россияне точно хотели, чтобы мы с вами страдали. Если мы этого не делаем - на своем фронте мы победили. Я вас поздравляю.

Но это ровно до того момента, когда к ним постучали со словами: "Уважаемый, теперь твоя очередь идти воевать". В этот момент они должны осознать, что до этого жили благодаря ВСУ. Сейчас общество не толерует тех, кто не может воевать.

Масси считает, что украинцы должны преодолевать демографический кризис прямо сегодня (фото: facebook.com/MasiNayyem)

– Вы назвали уже несколько проблем, которые есть сейчас в украинском обществе. А какие еще видите?

– Секс. Людям нужно срочно размножаться. У нас безумная проблема с этим. Я понимаю, что сейчас это очень тяжело. Но если не сейчас, то когда? Завтра вас может не быть. После ранения я очень сильно пожалел, что у меня нет детей.

Нас убивают - это фактически геноцид. Поэтому нужно создавать такое общество, где рожать детей, по крайней мере, модно.

Также я думаю, что будет большая проблема с тем, чтобы люди научились принимать ветеранов. Государство должно сформировать определенную политику для этих людей, предусмотреть социальные конфликты, которые произойдут.

Но нам нужно уяснить одну ужасную штуку: еще ни один из тех, кого мобилизовали, не был отправлен в демобилизацию. Если хоть 10-20% демобилизовать, их количество может составить примерно 350 000 человек.

А когда демобилизуют 1 700 000, конфликтов будет очень много. Нам нужно согласовать определенный каркас того, как мы будем взаимодействовать с этими людьми. Следует помнить, что они не выбирали эту войну.

Мы можем сделать это лекциями, социальной рекламой. И нормальной рекламой без пропаганды. Мы не Россия.

– Я получаю сообщения от военных с просьбой огласки того или иного дела. С последнего: ребята за год полномасштабной войны ни разу не были в ротации. И таких случаев много. Что нужно делать в этом случае? Можно ли вообще как-то повлиять на это во время войны?

– Дополнительная мобилизация. Сейчас проводится всеобщая мобилизация, однако ее явно мало.

Насколько я знаю, половина тех расходов, которые у государства есть на войну, идет на зарплату военным. Поэтому для того, чтобы набрать дополнительных людей, нужно иметь ресурсы. Это опять же одежда, оружие, еда, зарплата. Если бы у нас было достаточное количество военных, возможно, ротации были бы чаще.

Линия фронта очень растянутая. Для такой маленькой Украины это очень много. Но посмотрите, сколько у нас мобилизованных. От всего населения это 1-2%, что уже достаточно немало людей. Содержать их - это безумные средства. Мы сейчас все зависим от иностранных партнеров.

Любой, кто сейчас не мобилизован, может учиться и готовиться. К тому же даже когда мы выиграем войну, РФ не перестанет быть нашим соседом.

Я бы готовился к тому, чтобы мы создавали продукты, которые будем продавать другим странам. Это позволяет покупать или создавать оружие, чтобы самим защищаться. Это единственный путь к тому, чтобы быть сильной нацией.

– Вы регулярно поднимаете вопрос того, с каким "адом" приходится сталкиваться людям во время прохождения ВВК. Какие основные проблемы и, возможно, даже самые абсурдные в этой системе?

– У людей, которые поставлены следить за этим, совершенно нет философии благодарности военным. Представьте себе идиотизм: военный лежал в больнице, его выпускают, он должен сам ходить в ВВК, чтобы потом направить документы в воинскую часть.

Но почему ВВК не может прийти ко мне в больницу, поговорить с моими врачами и дать бумажку для воинской части? Почему этот раненый должен ходить между ними? Это ведь абсурд! Это если бы мы слепому человеку подарили очки.

Не все ВВК инклюзивные. Скажите, пожалуйста, что должно быть более инклюзивным, если не военно-врачебная комиссия, куда точно ходят все раненые? Логика и ум вообще есть?

Вы знаете, когда спрашивают, какая национальная идея украинцев, они говорят, чтобы от них отъе*ались. Вот такая же история с военными. Оставьте их в покое. После ранения единственное, чего они хотят - пойти домой и понять, что с ними произошло, а не ходить за вашими документами.

– Какие шаги можно предпринять прямо сейчас для преодоления этой проблематики?

– Будь я политиком, я бы махал этим флагом очень высоко. Но что бы это дало? Система просто закрылась бы. Вся команда медицинских сил должна убрать любые оскорбления, прекратить оправдывать то, что они делают. Потому что пока вы это делаете, другие люди страдают.

Просто соберитесь и поймите, что это минимум, а должен быть максимум. Это документы, это просто документы, понимаете? Они не сделают мне легче, у меня глаз не появится. Кому они нужны? Государству. Государство заставляет меня ходить за этими документами, которые ему нужны.

Если случаются очереди, это означает, что недостаточное количество ВВК. Значит, нужно раздать гражданским больницам возможность предоставлять эти услуги.

Следующий шаг - это цифровизация. Это когда не нужно носить эти документы, потому что они должны вертеться в одной или двух базах.

Что касается инклюзивности, то сейчас, кажется, выделено 350 миллионов, чтобы в течение года сделать ВВК доступными для людей с инвалидностью. В течении года эти шаги будут реализованы.

– Как считаете, Украине удастся в ближайшее время побороть бюрократию и коррупцию?

– Я считаю, что нужно усиливать антикоррупционную систему. Я думаю, что у Украины есть все возможности, а теперь еще и безумный социальный запрос на то, чтобы коррупция уменьшилась. Теперь слово за судебной и правоохранительной системами. Если они не будут достаточно сильными, коррупцию мы не преодолеем.

В суд заходят материалы, собираемые правоохранительными органами. Если они будут некачественными, суд не сможет вынести правильное решение. Мне кажется, что у нас коррупция не имеет неотвратимости наказания. Это не реализовано в нашей системе координат. Поэтому нужно усиливать правоохранительную и судебную системы, чтобы политики не пользовались ими, как своими ресурсами.

Я не верю в людей. Любой ценностный человек по тем или иным причинам может дать слабину. Мы по природе такие. Только общественный договор и неотвратимость наказания могут заставить воздержаться от тех или иных деяний, которые могут нанести ущерб бюджету страны.

Пока будет переходный период, временно можно будет воровать. Но эта временность у нас длится уже 32 года! Именно поэтому нужна жесткость. Ну и когда, если не сейчас?! Тем более, что на это есть запрос.

Я потерял глаз, потому что у меня не было бронированной машины. Если бы мы взорвались на мине в ней, я был бы поживее, мой друг не погиб бы, другой друг не лежал бы сейчас в постели не говоря.

Пока я не чувствую, что с коррупцией идет такая же ожесточенная война, как мы воюем с россиянами.

– С юридической точки зрения, какой должна быть архитектура безопасности в мире после российско-украинской войны?

– В идеале у РФ должно исчезнуть ядерное оружие. Однако следующим горем для человечества является Китай, имеющий это оружие. Мне кажется, что мир обречен на то, что произойдет война (Третья мировая - ред.), потому что никто из великих наций не отступит от этого оружия.

Будет ли это война, или превентивный удар, или что-то другое - я думаю, что оно произойдет. Эта эскалация выбросит весь гной, и тогда все успокоятся. Мне кажется, что это одно из реалистических событий, которые могут изменить всю историю безопасности. Потому что если этого не произойдет, у всех будет вопрос: "а кто сильнее?".

На мой взгляд, великая война еще впереди. Ядерное оружие - это один из аргументов, что она будет. Просто вопрос в том, что будет между Китаем и Тайванем, и когда туда вступит США, а там уже понесется у всех.

Я не вижу никаких предохранителей, почему это не произойдет. Разве что кто-нибудь умный придет к пониманию, что не стоит уничтожать все человечество.

Во время войны Маси потерял глаз (фото: facebook.com/MasiNayyem)

– Если Украина победит, это может предотвратить Третью мировую войну?

– Возможно. Но что называть победой. Я, как юрист, хочу тогда достучаться до этой победы. То, что мы заберем свои территории назад, это тактическая победа. Но это не победа над Россией, потому что у нее остается ядерное оружие.

Если мы вернем свои территории и у нас появится ядерное оружие, окей. Просто мы отсрочим возможный момент, когда будет Третья мировая война с ядерным оружием. Конструкция просто поменяла свои позиции.

Знаете, как говорится, "против лома нет приема". А лом есть у всех: США, Китай, Россия. Кроме нас. Нам бы ломчик, и тогда можем говорить о будущем. Но пока у нас его нет, мы постоянно будем просящим государством.

– Что бы вы сказали украинцам, которые испытывают уныние и депрессию?

– Я хотел бы напомнить им, что это все временно. Все плохое в жизни было временным, все хорошее было временным. И все проходит. Не нужно депрессировать. Это скоро закончится.

И очень важно помнить, кем вы хотите прийти в тот день, когда это закончится. Если у вас есть две руки, две ноги и два глаза, нет никакого смысла не пойти сейчас к набережной и почувствовать, что жизнь на самом деле существует. Все будет хорошо.