Перед Днем победы над нацизмом, который в Украине в этом году последний раз приходится на 9 мая, журналисты РБК-Украина встретились с участниками Второй мировой и поговорили о двух самых масштабных войнах последнего века. О том, что им пришлось пережить и что они думают о российско-украинской войне, – ниже в материале РБК-Украина.
Россия, начав войну против Украины, заставила многих провести параллели и обратиться к истории. Сегодняшнее противостояние называют крупнейшим на европейском континенте со времен Второй мировой войны.
Несколько поколений после 40-х годов выросли на историях о жестокой, длинной, трагической войне. Миллионы людей получили своеобразную "вакцину" от разных проявлений расового и национального превосходства, сделав приоритетом своих государств мир и безопасность.
Страны-победители ежегодно праздновали День победы над фашизмом и нацизмом, скорбели по погибшим и надеялись, что "ніколи знову". После распада СССР Кремль объявил себя наследником страны советов, присвоив все, в том числе и победу над фашизмом.
Постепенно россияне, вспоминая Вторую мировую войну (и называя ее Великой отечественной), перешли от пожеланий "лишь бы не было войны" к угрозам "можем повторить". Молодые люди, знающие о том, что такое война разве что из боевиков, на День победы обещали обязательно дойти до Берлина. День скорби и памяти превратили в победобесие.
24 февраля 2022 года, спустя 77 лет после самой кровавой и жестокой войны в Европе, россияне все же решили "повторить" и ударили ракетами по десяткам украинских городов, начав полномасштабное вторжение. Оправдывая нападение, Кремль называет украинцев фашистами, используя давно знакомый русскому народу триггер.
Тем временем в Украине все еще живут люди, пережившие ужасы Второй мировой и знающие цену, которую украинская нация заплатила, чтобы покончить с настоящим фашизмом и нацизмом в Европе.
Юлие Дружковой, к которой мы идем в гости, осенью должно исполниться 100 лет. Она родилась в октябре 1923 года в Харьковской области и войну застала молодой девушкой. Нас к ней ведет Галина Выговская – долгое время женщина работала в социальной службе, но, уйдя на пенсию, дело решила не бросать.
– Куда они без меня? Вот Юлия Афиногеновна – она же замечательная, но за ней толком никто не ухаживает. Она почти ничего не слышит и не видит. Как я ее брошу?
Юлия Афиногеновна живет на Подоле в старом доме с высокими сводами. Пока мы поднимаемся по широкой лестнице, Галина Выговская отмечает, что дом построен пленными немцами. Теперь в нем живет ветеран. Перед нами открывают большие деревянные двери, в коридоре раздается звонкий голос. Юлия Афиногеновна встречает нас улыбкой и сразу зовет Галину, протягивая в пустоту руку.
– Я пока вас ждала, потеряла ходунки, – говорит женщина и смеется.
Мы заходим в квартиру, находим ходунки, относим на кухню продукты и знакомимся. Услышав наши имена, женщина садится на кровать и просит назвать отчества. "Ну, что ж, Виталий Владимирович (обращаясь к фотокорреспонденту), садитесь, пожалуйста", – добавляет она и указывает рукой на кресло рядом с кроватью. Ей нужно, чтобы люди были рядом, так легче говорить, объясняет нам Галина. Мы спрашиваем о первых днях той войны.
– Когда началась война, мы же только школу кончили, собирались поступить в вузы. Поступила в механико-машиностроительный, но и дня не занималась. Нас сразу в окопы в Змиев – город около Харькова. Мы там себе окопались.
В 1941 году молодую Юлию Дружкову не долго держали в Харькове. Когда город начали бомбить, людей решили эвакуировать и стали отправлять в Сталинград (теперь Волгоград, город в РФ – ред.) обычными товарняками. Говоря об обстановке в Харькове в то время, женщина добавляет, что сегодня ее "трудно представить". Мы переглядываемся – возможно, и к лучшему, что Юлия Афиногеновна не до конца понимает масштабы сегодняшней войны и тот факт, что представить уже совсем не трудно.
– Мы долго добирались до Сталинграда товарняком. Только выгрузились из этого эшелона как вдруг налет – бомбежка. Из огня да в полымя. Мы так перепугались. Мы думали, в Сталинграде спокойно. Так все и началось.
Папа Юлии Дружковой служил на фронте, а мама работала на заводе по изготовлению патронов. Саму же девушку отправили на ускоренные курсы медсестер. Днем – учеба, вечером – практика.
– Мы сутками, неделями не выходили на воздух. Четырехэтажная школа (в ней разместили госпиталь – ред.), двухъярусные кровати и представляете, сколько там? 800 человек раненые, отделения. И ты одна дежурная, и врач дежурный. Светомаскировка. На столе врача стояла лампа. А кругом же темно, и мы как котята. А ночью крики: "Сестра! Врач!". Мы бегаем, мечемся.
В то время Сталинград полыхал. Пока на зыбкой линии фронта, больше похожей на месиво, шла битва, город нещадно бомбили. Женщина, прислонив руки к ушам и округлив глаза, вспоминает трассирующие пули и свистящий звук, который они по себе оставляют. Ни дня не проходило, чтобы нацисты не сбросили бомбы, разрушая дома и забирая жизни людей. Молодые медсестры и врачи после очередных налетов ходили по завалам и собственноручно эвакуировали раненых.
– Во время бомбежек многие гибли. Мы подбирали их с носилками. А такой лежит солдат – а вы кто? Мы говорим – мы вас сейчас заберем. "Вы? Меня? Мужика! Да вы девочки, вам еще рожать, а вы таскать! Ни на какие носилки я не лягу!". А идти ему нельзя, у него в бедренной части (рана – ред.). И как это вытащить, надо ж его доставить. Такая была наша служба.
Рассказывая о войне, Юлия Афиногеновна периодически ищет руки собеседника. Ей важно чувствовать, как ее сейчас слушают. Говоря о своей роли, она все время подчеркивает, что была ребенком и ничего не понимала – жила без долгосрочных планов, не зная, когда закончится война. "Мы знали, что идет страшная война. А что с нами, как мы, что будет дальше – мы не знали". Еще одна слишком явная параллель, которую мы про себя проводим.
В Киев Юлию Дружкову, ее семью и коллег вывезли после освобождения столицы от нацистов – в ноябре 1943 года. Война еще шла вовсю, но деоккупация Киева давала надежду и поднимала боевой дух. Сначала эшелон медсестер планировали возить за смещающимся фронтом, но позже приняли решение оставить их в Киеве. Как прошел День победы, Юлия Афиногеновна не сильно помнит, но четко описывает свои ощущения – радость и облегчение от того, что больше не нужно бояться и можно жить.
Вторая половина ХХ века для женщины прошла довольно бурно – Юлия Дружкова успела поработать под началом Николая Стражеско, в честь которого в Киеве назвали кардиологический институт. Еще одно яркое воспоминание – академик Борис Патон.
– Я пришла работать в в училище, где сейчас Киевская могилянка, в отдел спецработ и начальник мой ушел в отпуск. Я осталась, отдел был большой, и я становлюсь начальником. Ну и меня представили Патону. Там отдел замыкался на нем и получается, моим единственным начальником стал Борис Патон.
За свою жизнь Юлия Дружкова занимала высокие партийные должности, в том числе те, на которых она делала разные "тайные дела", как сама их называет. Про нынешнюю войну женщина знает немного – сказывается возраст и фактическое отсутствие связей с внешним миром. В доме у ветерана нет ни телевизора, ни компьютера. Вопрос о том, как она относится к тому, что россияне напали на Украину, Юлия Афиногеновна, как показалось сначала, не поняла. Но позже, улыбнувшись, процитировала строки из комедии Александра Грибоедова "Горе от ума".
– Помните монолог у Чацкого? "Французик из Бордо" рассказывал, как собирался в путь в Россию, к варварам "со страхом и слезами". Когда это было, а их уже называли варварами
Перед уходом мы благодарим женщину за разговор, а она разводит руками и говорит, что мало чем может быть полезной. "Медсестры ведь даже не получали никаких наград, я же не фронтовичка", – говорит Юлия Афиногеновна, опираясь на ходунки.
Ветеран Владимир Константинов тоже живет на Подоле, мы идем к нему пешком. По дороге сопровождающая нас Галина Выговская делится своим прошлым. Женщина родилась в 1948 году, ее отец служил на фронте вплоть до уличных боев в Берлине. Своих детей он, прежде всего, учил истории.
– Почему я этим живу, не могу их оставить? Папа прошел все это, а он сам – историк. Его дед собирал большую библиотеку и учил детей истории. Мой отец знал – история меняется. Я хочу ее сохранить.
Ветеранов осталось мало, многие умерли от Covid. За каких-то пару лет из тысячи в Киеве их осталась сотня. Вторая мировая скоро окончательно превратится в историю, у которой больше нет свидетелей.
Владимир Константинов живет в таком же доме с широкими пролетами и высокими потолками. У двери нас встречает улыбающийся мужчина в костюме украинской олимпийской команды. Всю жизнь Владимир Афанасьевич посвятил физкультуре. 94-летнему мужчине никак не дашь его возраст.
На стенах квартиры висят черно-белые фотографии, на одной из них мы сразу узнаем молодого Владимира Афанасьевича. "Да, это я", – гордо произносит мужчина и немного приосанивается.
Его комната больше похожа на мастерскую – на полках стоят деревянные фигуры мужчин и женщин, на стенах висят картины. Сельская хата с соломенной крышей, церковь на берегу реки, дети. Сюжетов много и все они очень теплые, будто читаешь школьный сборник украинских стихов. Мы садимся и на руки к пенсионеру запрыгивает большая серая кошка Дымка.
– Я родился в селе в Киевской области, село Витачов – историческое село Обуховского района. В 1928 году. Начался Голодомор. В селе начали умирать. Мои родственники по маме все померли от голода.
Мужчина говорит легко, плавно жестикулирует, будто рисует. Война застала 13-летнего Владимира Афанасьевича на Трухановом острове, где они в то время жили.
– Мы в тот день утром купались с пацанами в Днепре. Вдруг мы увидели воздушный бой – это Messerschmitt и наш такой тупорылый "истребок". Был бой, мы купаемся, а осколки летят в воду.
Киев стали бомбить и местные власти выселили людей с Труханового острова. Семья мужчины поселилась на Подоле, напротив Фуникулера. Нацистов он видел своими глазами.
– На Сагайдачного в то время были сплошные магазины. В начале войны люди стали их обносить. Я любил рисовать, а в канцелярском магазине были акварельные краски. Я побежал на Контрактовую, там на улице была очередь за хлебом и немцы бросили в них бомбу. Все погибли.
Оккупацию Киева немцами невозможно не сравнить с тем, что переживают захваченные украинские территории сегодня. Нацисты ездили по городу на транспорте со свастикой, магазины работали плохо, либо же закрывались совсем. Кафе и рестораны были открыты только для немцев, их же обслуживали в больницах. В городе работали своеобразные концлагеря.
Такие же истории мы сегодня слышим о Мариуполе, Мелитополе, Донецке и Луганске. Россияне мало чем отличаются от тех, против кого когда-то боролись. Называя украинцев фашистами, оккупанты в точности следуют методичкам Третьего Рейха, не забывая добавить немного российского империалистического пафоса.
– Папа попал в плен. Тут был концлагерь на одной из улиц. Мама получила записку, Параска ее звали: "Паша, принеси покушать". Мы приходим, там пустырь такой, забор, убитые люди возле забора, проволочные заграждения, пленные. Сидит немец с танковым пулеметом на углу и кто за забор – стреляет. И вдруг увидели папу. Я увидел его и пополз, а немец на меня направил пулемет. Все пленные, которые там были, бросились на немца, накрыли его. Я папе передал эту кошелку.
Держа город в оккупации, немцы пытались убедить население, что они его таким образом освобождают. Для этого по Киеву развесили плакаты с Гитлером и подписали их "Гитлер освободитель!". На их фоне особенно цинично выглядели повешенные.
Мы спрашиваем, как украинцы относились к немцам в то время. Владимир Афанасьевич морщится, а потом говорит, что и среди них были люди.
– Мой папа наткнулся на немца как-то раз, когда шел домой. Идет и видит его с автоматом наперевес. Вспомнил слово "kinder" (ребенок на немецком – ред.), кричит "У меня kinder!". А немец вынимает портмоне и говорит – вот, у меня тоже дети. И он его провел до самого дома, этот немец.
Описывая этот эпизод, мужчина начинает плакать. Мы успокаиваем его и задаем вопрос о параллелях. Он понимающе кивает.
– Это преступное нападение, это глупость. Это преступление, я считаю. Такого не должно быть. Они называют нас фашистами, а сами – рашисты. То, что показывают наши – это успех, это победа. Россия лишена всего, опозорен Путин, все от него отказались. У нас украинская идентичность, мы – крепкое государство.
– Это глупость, какое освобождение? Я мечтаю о победе. Мой папа всегда первый тост произносил: "Чтобы не было войны". А они хотят "повторить". Что повторить?
Мы благодарим Владимира Афанасьевича, напоминая ему разобрать продукты, которые оставили на кухне. Он улыбается и говорит, что поделит их с соседом – так у них заведено.
Не прошло и сотни лет, как в мире снова идет большая война. Снова бомбят города, снова оккупируют, снова убивают. Став одной из стран-победительниц, Россия решила, что имеет право диктовать условия и мировой порядок, делить территории и переписывать историю. Как и 80 лет назад, украинцы борются с врагом. Как и сотни лет назад, враг тот же. Остается надеяться, что эта битва последняя и россияне больше никогда не смогут повторить.