О результатах украинской военной кампании в 2023 году, способны ли Силы обороны провести новую наступательную операцию в 2024-м и чего ожидать от россиян на фронте – в интервью РБК-Украина рассказал полковник запаса ВСУ, военный эксперт Сергей Грабский.
Наступательная операция Украины в 2023 году не оправдала больших ожиданий. Надежды общества на скорое окончание войны сменились неопределенностью. Россия в это время не демонстрирует никакого желания прекращать войну. Даже наоборот – с колоссальными потерями оккупационные войска не оставляют попыток прогрызть нашу оборону от Востока до Юга. А в западных медиа появляются планы Кремля насчет того, которые еще территории Украины хочет захватить Путин до конца 2026 года. Что ждать от войны в этом году, на что способны Украина и Россия на фронте в интервью РБК-Украина рассказал военный эксперт Сергей Грабский.
– Как бы вы оценили результаты нашей наступательной операции в прошлом году?
– Наступательная операция имела очень много факторов, которые нужно было принять во внимание. Наши планы, наше материальное обеспечение и противодействие вражеских войск привели к тому, что результаты этой наступательной операции можно считать ограниченными. Но, учитывая общую стратегическую ситуацию на линии фронта, можно сказать, что и противнику, несмотря на колоссальное наращивание его боевого потенциала, не удалось достичь какой-либо цели в течение этого года.
– The Washington Post писало, что в США сочли ошибкой наступать сразу на трех направлениях. Что вы об этом думаете?
– Именно в нашем случае других вариантов просто не было. Я не считаю это ошибкой, ведь нужно понимать, что мы наступали на подготовленную высокоэшелонированную оборону противника. Имея те ресурсы, которые мы имели и имеем, надеяться на то, что наш удар в одном месте приведет к каким-либо успехам, бессмысленно. Я считаю, например, ту тактику и те элементы оперативного искусства, которые были задействованы, абсолютно правильными – то есть на тех нескольких направлениях. А в случае успеха на одном из направлений можно было бы маневрировать и нанести мощный удар. В нашей ситуации это была единственно возможная модель ведения наступательной операции при наличии тех сил и средств, которые мы имели в начале наступательной операции.
– Какие факторы сыграли против нас? Ведь эта наступательная операция не оправдала ожидания, что сейчас уже признает и наше руководство.
– Прежде всего, нужно понимать, что мы говорили о политических желаниях без имеющихся сил и средств, надеясь, что противник будет достаточно деморализован и не будет готов вести боевые действия. И у нас были на то определенные основания, учитывая наши успешные операции на правобережной Херсонщине и в Харьковской области. То есть никакие укрепления противника, которые создавались им на правом берегу Херсонщины, не позволили ему удержать позиции, он отступал так же, как в Харьковской области.
Плюс, если говорить об аксиомах оперативного искусства, то у нас не было трехкратного преимущества в личном составе, видах вооружения и техники. Мы наступали на противника, у которого были равнозначные или даже несколько больше силы, при этом мы не имели преимущества в воздухе и только уже в ходе операции получили преимущество в контрбатарейной борьбе. Я всегда говорил, что мы наступаем в уникальных условиях, при которых никогда не производилась такая наступательная операция. Конечно, можно говорить о том, что нам не выделили соответствующего количества ресурсов, но любая военная операция действительно проводится в условиях определенного дефицита тех или иных ресурсов. Поэтому при тех условиях, которые были, мы не могли надеяться на другое.
И еще очень важный комплекс факторов, которые мы называем сдерживающими – это подготовленная оборона противника, наличие необычно большого количества и плотности минных полей. Совершенно новый фактор, с которым мы столкнулись – это радиоэлектронная борьба, в которой противник добился достаточно серьезных результатов. РЭБ очень серьезно снизила эффективность применения дронов как одного из "козырей" наших ударных операций на линии фронта. Противник, изучив определенные уроки, также применял большое количество тепловизионных приборов, что колоссально усложняло работу по разминированию минных полей. Кроме того, он достаточно активно применял тактику дистанционного минирования, буквально через минуту-две после нанесения ударов по нашим саперам, просто засеивая разминированные участки новыми минами.
Поэтому то, чего нам удалось достичь, и ценой невероятных колоссальных усилий прорвать там основную линию обороны – это уже серьезный результат. К тому же благодаря нанесению ударов по разным участкам фронта мы заставили противника максимально растянуть его силы и средства, не позволяя ему сконцентрироваться на одном участке фронта. Если бы мы следовали американским предложениям, то бои имели бы еще меньший успех и были бы еще более кровавыми. То есть мы бы имели очень большой риск максимально сточить наш наступательный потенциал в таких изнурительных боях без особой надежды на успех.
Кстати, существует такое заблуждение, что наши партнеры за границей учили наших военных тому, что не нужно в бою. Нас учили именно тому, что нужно в бою. И именно поэтому, несмотря на нарушение всех аксиом и правил ведения боевых действий, мы добились тех результатов, которых добились.
– Значительная часть общества надеялась на повторение относительно быстрых прорывных операций, как это было на Харьковщине или хотя бы на Херсонщине, хотя и там это тоже было растянуто на месяцы. Но операция этого года не повторила таких результатов. Учитывая, что противник учится и готовится, есть ли у нас в будущем еще шанс провести такие же прорывные операции, которые были на Харьковщине и Херсонщине? То есть с отвоеванием большой площади территорий в течение 3-4 месяцев.
– Таких операций уже не будет. Нужно понимать, что в дальнейшем мы будем вести боевые действия и наступательные операции против глубоко эшелонированной подготовленной обороны противника по всем направлениям, на которых мы будем наступать. Возможно, за исключением каких-либо дерзких вылазок в обход оборонительных укреплений противника через территории Российской федерации.
То есть противник этого уже не допустит. Он по всей протяженности фронта – фактически от Скадовска до Троицкого – возводит укрепление. Причем в районе Донецкой области эти укрепления создавались на протяжении многих лет. Поэтому легких прогулок или операций таких, как были, у нас уже не будет. Нам нужно думать и работать над наращиванием нашего потенциала настолько, чтобы мы могли отвечать традиционным требованиям наступательной операции – то есть преимуществу в воздухе, в ударных силах и средствах, в личном составе, в маневренности и т.д. – чтобы прорвать оборону противника.
Будут другие, но не будет повторения таких операций, потому что плотность войск и оборонительные позиции с обеих сторон исключают подобные операции в принципе. Речь идет о совершенно ином формате операций на разных участках фронта с использованием не только наземной техники. А операции в Харьковской и Херсонской областях были проведены исключительно с использованием наземной техники и группировок войск. Нам нужно думать о расширении спектра наших операций, в частности, в воздухе.
И кроме того, на сегодня и в частности в ближайшей перспективе уже речь не идет о проведении каких-то очень масштабных наземных операций – мы для этого просто физически не будем иметь силы, это невозможно. Речь идет о наращивании нашего боевого потенциала в воздухе и, возможно, на море.
– И продвигаться каждый год вглубь на 15 километров – тоже не наш вариант на будущее?
– Нет. Это безнадежно и бессмысленно, потому что мы страна, воюющая с противником, превосходящим нас в количестве. Мы не можем позволить себе такое – прогрызать оборону противника на 15 км.
– Вы предполагаете, что в следующем году Украина вряд ли подготовит еще какую-нибудь наступательную операцию? Или все же это нельзя исключать?
– Война нуждается в тщательной подготовке, и 2023 год нам это показал. К сожалению, у меня очень мало информации относительно тех ресурсов, которые нам доступны, тех сил и средств, которыми мы располагаем.
Мы должны придумать что-то новое, о чем, собственно, говорил генерал Залужный в свое время. Если нам нужен год для подготовки – значит, будет год. Я приведу простой пример Второй мировой войны. В 1942 году британцы пытались высадиться в Па-де-Кале и были разгромлены. И потом понадобилось фактически два года, чтобы осуществить высадку в Нормандии, которая нуждалась просто в колоссальном наращивании сил и средств. То есть речь не идет о том, что мы обязательно должны проводить какую-то наступательную операцию в следующем году. Речь идет о разгроме противника и о факторе времени, который будет нам необходим для того, чтобы накопить более количественные и качественные ресурсы и думать о проведении наступательных операций.
– Считаете ли вы ситуацию на фронте патовой, тупиковой?
– Абсолютно нет. Почему, если мы уверенно ведем оборонительную операцию, например, в районе Купянска-Сватового? Там противник, имея колоссально преимущество в силах и средствах, пытается продавиться, но это "продавливание" ему дается с очень большими потерями. Мы ведем оборонительную операцию в районе Часового Яра, то есть динамика есть, мы наносим поражение противнику.
Мы успешно ведем оборонительную операцию в районе Авдеевки. Я понимаю, что это не воспринимается со слишком большим оптимизмом, но количество войск противника, которое уже уничтожено, позволяет мне говорить об очень активной и успешной операции наших сил. Ведь там противостояние сил в пропорции 1 к 7 или 1 к 10 и потери примерно такие же.
Мы говорим об активных боевых действиях в районе Марьинки, где противник пытается продвинуться, и мы нивелируем его попытки продвигаться. Мы продолжаем достаточно активные боевые действия на Работинском выступлении, где противник пытается контратаками выбить нас. Мы ведем очень активные боевые действия на левобережье Днепра и именно это дает нам основания говорить, что в случае успехов на этом направлении мы создаем предпосылки для возможных дальнейших рейдовых действий по выходу к админграницам Крыма и перерезанию коммуникаций противника.
Где здесь патовость ситуации? Патовость ситуации была, если бы ни мы, ни противник не смогли вести боевые действия и обменивались исключительно артиллерийскими, минометными и ракетными ударами. В то же время динамика боев чрезвычайно высока и боевые действия ведутся за каждый участок фронта.
– Какие вы видите перспективные направления для развития нашего продвижения в целом?
– У нас одно направление, потому что без стратегического решения вопроса Юга говорить о каком-либо продвижении на Восток невозможно. Ни один военный не будет планировать боевые действия, имея угрозу нанесения флангового удара по коммуникациям войск, которые пытаются наступать .
Нам очень нужен Юг и освобождение Крыма, чтобы закрепить свое господство на большей части акватории Черного моря, значительно расширить зону наших экономических операций, которые также являются составной частью войны. Главной составляющей любой войны являются деньги. Поэтому у нас нет направлений – у нас только одно направление. Без решения вопроса Юга говорить о каких-либо других операциях совершенно бессмысленно.
Мы можем говорить о каких-то тактических операциях, например, с продвижением на линию Троицкое - Сватово - Кременная, мы можем говорить о тактических операциях в районе Белогоровки или о контратаках в районе Бахмута, но это все локальные действия. И без развала южного фронта, над чем мы сейчас работаем, говорить о каких-то других направлениях, по моему мнению, совершенно неправильно.
– Как вы оцениваете перспективы россиян в 2024 году на фронте? Чего они могут достичь, а чего нет?
– Если россияне будут действовать в той манере, в которой они действуют на сегодняшний день, то значительных успехов у них не будет. Подчеркну – значительных успехов. Потому что они будут и дальше прогрызаться в нашу оборону, будут пытаться откусывать небольшими клочками нашу территорию, как они действовали в течение 2022-2023 годов. Они до Бахмута 45 километров шли 400 дней, но они прошли эти километры. Нельзя сказать, что они вели безуспешные действия. В их расчетах эти действия успешны, потому что для них уровень потерь, или как мы говорим болевой порог, абсолютно другой.
Поэтому на сегодняшний день россияне пытаются выполнить стратегическую задачу, поставленную еще 17 апреля 2022 года – это выход на границы Донецкой и Луганской областей. Дополнительная задача, которая для них тоже важна – это выход к реке Оскол, ликвидация Работинского выступления и зоны, в которой действуют украинские войска на левом берегу Днепра на Херсонщине. То есть у россиян есть задача, но другой вопрос – как они будут выполнять эти задачи.
– В чем сложность этого участка на левобережье для россиян? Ведь мы видим, что они стремятся вытеснить оттуда наши войска и не могут, имея при этом кратное преимущество. По разным данным, наших бойцов там достаточно немного.
– Есть такое выражение "стрелять из пушки по воробьям" – здесь примерно то же самое. Вы очень справедливо заметили, что наших войск там не очень много и они ведут маневренные действия в так называемой "серой зоне" на левом берегу Днепра. Там нет такой зоны для нанесения удара, при котором это приведет к обрушению фронта, потому что там в классическом измерении нет такого понятия как плацдарм. Есть операционная зона, в которой действуют наши войска, противник пытается найти их.
Мы своими беспокоящими действиями заставляем большое количество вражеских сил стоять и нервничать, не позволяя им переместиться на другие участки фронта. Противник пытается продвигаться, а мы, изучив уроки наступления этого года, тоже используем минные поля. То есть, как парни говорят, мы демонстрируем свои действия противнику, затем выходим за минные поля, противник бросается вперед, попадает на минные поля и несет потери. Мы снова демонстрируем наши действия, они снова бросаются вперед и несут потери.
Это очень серьезно усложняет противнику борьбу. Они вынуждены держать целую воздушно-десантную дивизию (до 10 тысяч) против маневренных групп украинских Сил обороны, которые насчитывают менее тысячи человек.
– Издание BILD со ссылкой на данные источников в немецкой разведке писало, что Путин до конца 2024 года хочет захватить всю Донецкую и Луганскую области и дойти до реки Оскол в Харьковской. Далее значительные части Запорожской, Днепропетровской и Харьковской областей, включая Харьков, Москва хочет взять в 2025-2026 годах. Что вы вообще думаете о таком сценарии?
– Что такие планы существуют у меня нет никакого сомнения. Вообще BILD указывает на промежуточные планы, имеющие право на существование. Для понимания, мы в свое время разрабатывали 16 вариантов действий. Поэтому можно сказать, что и такой вариант действий рассматривает противник. Просто он стал доступен журналистам BILD.
Я сомневаюсь, что боевой потенциал и возможности военно-промышленного комплекса россиян позволят им в будущем проводить такие боевые действия. Это требует колоссального напряжения сил и средств, на что противник сегодня пойти не может. Единственное, на что он в какой-то мере рассчитывает – это разбалансирование коалиции государств, поддерживающих Украину. И тогда они надеются проводить подобные действия.
– Что изменит получение нами истребителей F-16?
– Ничего. Есть простая математика: у россиян 320 самолетов, а нам передадут два десятка F-16, и что?
– А если 60?
– Уже сегодня наше военно-политическое руководство осознает важность развития именно военно-воздушного компонента, и поэтому в запросах к партнерам речь идет не только о F-16, но и о получении и F/A-18 Hornet, вертолетов, в частности Black Hawk и Apache. Я бы прибавил еще сюда штурмовики А-10, причем в количестве десятками. И еще нам нужны крылатые ракеты типа Tomahawk, а для них нужны соответствующие носители, которые позволят нам наносить удары уже по территории противника.
И есть еще один нюанс. Комплексы С-300 и С-400 создавались именно для борьбы с F-16, и F-16, кстати – это тоже довольно старые истребители. Поэтому 10-20 самолетов на тактическом уровне могут расширить возможности проведения операций, таких как удары по Феодосии. Но говорить, что после появления 20 самолетов на поле боя российская авиация улетит вон – это не так.