Подмена хозяйственного риска уголовным умыслом на примере "газового дела" Дубневича

Как в Украине усиливается тенденция к криминализации хозяйственных отношений, и почему следствие квалифицирует обычные бизнес-соглашения как преступление, – в колонке адвоката Владимира Богатыра.

Nullum crimen sine damno sociali magis quam minimo

Нет преступления без общественной вредности, большей минимальной

Правоприменительная практика демонстрирует угрожающую тенденцию к ретроспективной криминализации хозяйственных отношений, которые долгое время считались легитимными и осуществлялись в полном соответствии с регуляторными нормами.

В рамках этой тенденции правомерная деятельность субъектов хозяйствования переквалифицируется в "создание видимости законности", где субъективная интерпретация следствия подменяет собой объективные критерии состава преступления.

Газовая "схема"

В течение длительного периода хозяйственная деятельность двух теплоэлектроцентралей во Львовской области – в Новом Роздоле и Новояворовске – функционировала по законодательно урегулированной модели.

В четвертом квартале готовился пакет документов в Национальную комиссию, осуществляющую государственное регулирование в сферах энергетики и коммунальных услуг, где обосновывались расходы предприятий и предлагались тарифы на следующий год. НКРЭ рассматривала эти материалы и принимала постановление об утверждении тарифов на отпуск тепловой и электрической энергии.

На основании установленных тарифов ТЭЦ заключали договоры купли-продажи природного газа с НАК "Нафтогаз Украины". Газ поставлялся, потреблялся в производственном процессе, а его оплата производилась в соответствии с условиями подписанных соглашений. Часть ресурса шла на производство тепловой энергии для населения, другая – на генерацию реализуемой на рынке электроэнергии.

Этот последовательный алгоритм действий, составлявший стандартный операционный цикл предприятий, впоследствии подвергся кардинально иной правовой оценке со стороны правоохранительных органов, инкриминировавших ему преступный характер.

В 2016 году правоохранительные органы выдвинули тезис, согласно которому описанная модель хозяйствования на самом деле была преступной схемой и направленной ​​на незаконное завладение природным газом.

Это создавало предпосылки для получения большего ресурса по льготной цене. По версии обвинения часть газа, полученного по льготной цене для нужд населения, фактически использовалась нецелевым образом – для производства электроэнергии с ее последующей реализацией по рыночному тарифу.

Поэтому, согласно версии следствия, формально законные процедуры использовались для маскировки или создания видимости фактического присвоения энергетического ресурса.

Именно эта версия была положена в основу уголовного преследования должностных лиц теплоэлектроцентралей. Позже к числу подозреваемых приобщили народного депутата Ярослава Дубневича, который был среди совладельцев и бенефициаров ТЭЦ. Из-за его статуса подследственность производства перешла в Национальное антикоррупционное бюро.

Действия народного депутата были квалифицированы как организация завладения имущества (природного газа) в особо крупных размерах (ч. 3 ст. 27 ч. 5 ст. 191 Уголовного кодекса). После многих лет расследования правоохранители собрали три сотни томов материалов и в конце концов составили и направили в суд обвинительный акт.

Без пострадавшего

Фундаментальной предпосылкой правового анализа этого дела является доктринальное разграничение между хозяйственным риском, имманентным любой предпринимательской деятельности и уголовно-противоправным умыслом на завладение чужим имуществом.

Методики определения тарифов тоже нередко становятся предметом дискуссий или конфликтов между бизнесом и регулятором. Такие обстоятельства способны привести к спорам, разрешаемым в административном или хозяйственном порядке. Однако сами по себе они не равны незаконному завладению имуществом.

Это создает фундаментальную правовую коллизию, когда состав преступления предусмотренный ст.191 УК является материальным и требует наличия вреда, однако единственный идентифицированный субъект, которому этот вред мог быть причинен, не признает себя потерпевшим.

В частности, в графе обвинительного акта "Анкетные ведомости потерпевшего в уголовном производстве" значится такая запись: "В уголовном производстве потерпевшие отсутствуют".

Ст. 191 УК устанавливает ответственность за преступление против собственности. Научно-практический комментарий к этой статье объясняет, что присвоение состоит в противоправном и безвозмездном изъятии (содержании, невозвращении) виновным чужого имущества, которое находилось в его правомерном владении, с намерением в дальнейшем обратить его в свою пользу или пользу третьих лиц.

В результате присвоения чужого имущества виновный начинает незаконно владеть и пользоваться изъятым имуществом.

Поэтому объектом является именно это право, которое может принадлежать физическому или юридическому лицу, территориальному обществу или государству. В отличие от других преступлений (например, против публичного порядка или безопасности, где ущерб "распылен" и касается неопределенного круга лиц), при завладении имуществом всегда существует конкретный потерпевший. Собственно, поэтому такие преступления и не существуют без него.

Все дело в том, что в финансовой отчетности НАК "Нафтогаз" вообще отсутствуют сведения об убытках, якобы нанесенных ее операциями по ТЭЦ. Таким образом, возникает правовой нонсенс, когда юридическое лицо, определенное обвинением как потерпевшая сторона, не подтверждает в своей финансовой отчетности наличие ущерба, являющегося материальной основой инкриминируемого преступления.

Как же тогда был рассчитан ущерб? Методология, примененная следствием для вычисления вреда, сомнительна. Она заключается в сравнении фактически уплаченной стоимости газа с гипотетической стоимостью, рассчитанной на основе предположений следствия по "правильному" использованию ресурса.Полученная разница была квалифицирована как ущерб.

Недостоверные сведения

И действительно, как именно все должно было быть? Это может дать понимание объективной стороны. В центре фабулы обвинения – "неправильные" хозяйственные договоры между теплоэлектроцентралями и НАК "Нафтогаз Украины", в основе которых лежат первичные недостоверные сведения и ложные расчеты.

Указанный метод расчета противоречит доктрине уголовного права, согласно которой ущерб должен быть реальным, то есть представлять собой фактическое уменьшение активов потерпевшего, а не гипотетическим, являющимся по существу моделированием упущенной выгоды, не являющейся объектом преступлений против собственности по ст. 191 УК Украины.

Сторона обвинения, используя формулировку о "создании документальной видимости", фактически признает, что формально-юридическая сторона хозяйственных операций соответствовала установленным процедурам.

Компании обращались к регулятору, получали утвержденный тариф, после чего заключали с "Нафтогазом" сделки купли-продажи. По этим соглашениям определялись объемы и цена, проводились расчеты, подписывались акты приемки-передачи. Все это – полноценная юридическая цепь, которая предоставляла предприятиям право владеть и пользоваться полученным ресурсом.

Попытка квалифицировать договорное правоотношение как "незаконное завладение" противоречит самой гражданско-правовой природе договора. Когда поставщик и потребитель заключают соглашение, а государство в лице НКРЭ утверждает тариф, то собственность на газ переходит правомерно.

Сам факт выполнения договоров – с оплатой и оформлением документов – исключает признаки присвоения, как его понимает уголовное право.

Однако обвинительный акт делает акцент не на договорах, а на исходных данных, ложившихся в основу тарифообразования. Следствие утверждает, что компании ежегодно подавали "заведомо ложные сведения" относительно объемов потребления газа по направлениям и его себестоимости. На этом основании делается вывод, что утвержденные тарифы были неправильными, а значит, и договоры с "Нафтогазом" заключались с нарушением.

Центральный тезис обвинения о представлении "заведомо ложных сведений" является уязвимым для критики с нескольких фундаментальных правовых позиций.

Во-первых, проверка подлинности поданных расчетов – это компетенция самого регулятора. НКРЭ рассматривала представленные материалы, проводила анализ и принимала постановления. То есть государство в лице уполномоченного органа подтверждало правомерность расчетов.

Следовательно, уголовное производство в данном случае de facto выполняет функцию неправомерной ревизии административных актов профильного государственного регулятора, выходящего за пределы компетенции органов досудебного расследования и нарушающего принцип стабильности решений субъектов властных полномочий.

Во-вторых, экономические расчеты в области энергетики всегда содержат элемент прогноза. Себестоимость ресурса зависит от многих переменных – курса валюты, цен, расходов на транспортировку и т.д. В условиях рыночной волатильности расхождение между прогностическими расчетами и фактическими экономическими показателями является объективным проявлением хозяйственного риска, а не доказательством преднамеренного введения в заблуждение.

В-третьих, в материалах обвинительного акта отсутствуют конкретные примеры документов, демонстрирующих сознательное извращение данных. Используется общая формула: "содержали недостоверные сведения". Но какие именно показатели, в каких отчетах, в каком объеме – не конкретизировано. Такая неопределенность делает невозможным проверку этих утверждений и делает их больше похожими на предположения, чем на доказательства.

В конце концов, даже если предположить, что в расчетах были неточности, это не изменяет факт правомерности заключенных договоров. "Нафтогаз" поставлял газ, предприятия его потребляли и оплачивали. Все стороны действовали в рамках нормативно определенных процедур.

Таким образом, центральный тезис обвинения о недостоверных сведениях не имеет самостоятельного значения без доказывания умысла и конкретных доказательств. По сути аргументация обвинения подменяет собой уголовно-правовой анализ критикой регуляторной политики в сфере энергетики, выводящей дискурс за пределы предмета доказывания в уголовном производстве

Видимость преступления

Обвинительный акт по "газовому делу" демонстрирует замену понятий. Действия, которые имели признаки обычных хозяйственных отношений – заключение договоров, утверждение тарифов, определение объемов газа по соответствующим направлениям использования, снабжение ресурсом и проведение расчетов – описаны как объективная сторона состава преступления.

В деле отсутствуют два ключевых элемента материального состава преступления, а именно объективно подтвержденный вред и процессуально признанный потерпевший. Такой подход не только нивелирует доктринальные основы уголовного права, но и разрушает фундаментальную границу между хозяйственным спором и уголовным преступлением, превращая предпринимательство в перманентно рискованную с правовой точки зрения деятельность.

Необходимый элемент – вред – не подтвержден самим предприятием, которому следователи приписали ущерб. Более того, нет даже потерпевшего в преступлении, состав которого материальный. Такой подход разрушает границу между правом и экономикой и именно таким образом обычная коммерческая деятельность превращается в противоправную деятельность.

Ключевой концепт обвинения о "создании видимости законности" парадоксальным образом отражает его собственные методы, а через оценочные суждения и гипотетические расчеты конструируется "видимость преступления" там, где отсутствуют его ключевые материальные элементы – потерпевший и реальный ущерб.

Единственный способ избежать этого – четкое разграничение сфер. Хозяйственные вопросы должны решаться в области экономических отношений и регуляторной политики. Административные – в рамках надзорных и контрольных процедур.

Применение уголовной ответственности возможно только при наличии безоговорочных доказательств общественно опасного деяния, содержащего все элементы состава преступления, включая объективно доказанный ущерб и наличие потерпевшей стороны.

Игнорирование этих фундаментальных разграничений неизбежно приводит к инструментализации уголовного процесса, превращая его из механизма защиты правопорядка в средство преднамеренной дискредитации, политического и экономического давления.