Деревня Гора Девяти Драконов, несмотря на громкое поэтическое название, была, наверное, самой бедной во всей провинции Сычуань. В середине 1970-х из-за бедности даже само название ее исчезло - жители соседних сел и городов называли Гору Девяти Драконов не иначе как "деревня попрошаек" и не упускали случая посмеяться над нищетой ее жителей. И это несмотря на то, что бедность, наравне с воздержанием в пище, была объявлена в коммунистическом Китае одной из главных добродетелей.

Но в Девяти Драконах с трудом передвигали даже обычные две ноги. Тамошние крестьяне просто не видели смысла в тяжелом труде, все плоды которого забирает государство. Страдало и местное партийное начальство - от него требовали выполнения спускаемого сверху плана и грозили карами за саботаж распоряжений руководства страны. Угрозы были совсем не шуточными, в Китае все еще бушевала провозглашенная самим Мао "Культурная революция" и любое пренебрежение приказами из Пекина грозило появлением хунвейбинов - бойцов молодежных отрядов, перед которыми стояла задача любой ценой ликвидировать всё, стоящее на пути Китая к коммунизму.

Партийное руководство деревенской ячейки, выбирая между гарантированными репрессиями в случае неисполнения плана и репрессиями лишь возможными в случае, если правительство узнает о пренебрежении коммунистическими идеалами, выбрало второй путь. Между крестьянами втайне разделили часть колхозной земли и раздали им обобществленный ранее инструментарий. Крестьянам разрешалось оставлять себе ту часть урожая, что будет получена сверх плана. При условии, конечно, что они будут работать также и на колхозной земле ну и, само собой, держать язык за зубами.

Уже в первый год эксперимента урожайность местных наделов выросла втрое. Но узнали об этом далеко не сразу - разбогатевшие жители бывшей "деревни попрошаек" отлично выполнили распоряжение держать язык за зубами. Поэтому до сих пор первопроходцем в деле перевода социалистических крестьянских хозяйств на капиталистические рельсы считается совсем другая деревня - удаленная от сычуаньской Горы Девяти Драконов на две тысячи километров Сяоган в провинции Аньхой. Местные крестьяне тоже спаслись от голода, скажем так, взяв в аренду земли государства без ведома государства. После смерти Мао осенью 1976 года и окончанием "Культурной революции", сяоганцы осмеливаются хвастаться своими достижениями перед соседями и заезжими гостями. Слухи о внезапно разбогатевшей коммуне доходят до партийного руководства провинции, которое не только не запрещает частную инициативу, но и предписывает другим хозяйствам Аньхоя перенять опыт Сяогана. С этого и начинается путь Китая к реформам.

Скорее всего, эксперименты с использованием в частных целях обобществленных ранее земель и инвентаря в конце 70-х имели место и в других частях Китая, ведь крестьянским хозяйствам надо было как-то выбираться из того кошмарного состояния, в котором они оказались после трех десятилетий построения социализма.

К моменту образования Китайской Народной Республики в 1949 году крестьяне составляли в стране порядка 80% населения. Придя к власти, коммунисты не просто лишили крестьян земли - была полностью ликвидирована вся частная собственность. Обобществлено было все, включая скот и инструменты для обработки земли и ведения домашнего хозяйства. Из деревенских домов изымали даже посуду - ее передали в общественные столовые, где предписано было питаться всем сельскохозяйственным работникам и членам их семей. Но эти меры не приблизили наступление коммунизма. Более того, и в 1950-е Китай оставался отсталой страной с практически отсутствующей индустрией.

До прошедшего в 1956 году XX съезда КПСС, развенчавшего культ личности Сталина, советские специалисты помогали китайским товарищам строить новые заводы и фабрики. Но после съезда сотрудничество сворачивается - Мао подозревал, что вслед за Сталиным в Москве возьмутся и за развенчание его культа. При этом китайский вождь стыдился индустриальной отсталости своей страны, аграрного характера ее экономики и проблем с переходом к экономической модели, в которой упор делался бы на развитую промышленность. Трудности с внедрением новых технологий, считал Мао, проистекают из рабской сущности доставшегося ему в управление народа и его инертности.

- Китай сначала следует разрушить, а затем отстроить заново, - повторял он рецепт построения нового общества.

И в целом Мао это удалось. По крайней мере, в части разрушения. В том самом 1956, когда наметился разлад в отношениях с СССР, Китай объявил о начале политики "Большого скачка". Предполагалось, что усилиями большинства жителей страны в КНР за несколько лет удастся построить коммунизм. Именно во время "Большого скачка" на смену частным крестьянским хозяйствам приходят коммуны, а сами крестьяне подключаются и к ранее несвойственному им труду. Преисполненный желания быть не хуже, чем Советы, обещавшие догнать и перегнать США по объемам производства стали, Мао Дзэдун требует сравняться по этому же показателю хотя бы со второй на тот момент капиталистической экономикой мира - Великобританией. Для этого по всей стране строятся кустарные доменные печи, в которых китайцам предписано выплавлять чугун.

Печи топились дровами, в качестве дефицитного сырья зачастую использовали металлические части рабочего инвентаря - плугов, тяпок, мотыг. На выходе получался чугун очень низкого качества, малопригодный, а то и вовсе неподходящий для машиностроения и любого другого промышленного использования, но для производства которого уничтожался ценный инструментарий и отвлекались от работы в поле крестьяне. Именно предписание бросить все силы на производство стали, пускай и в ущерб основным занятиям, стало одной из главных причин обрушившегося в разгар "Большого скачка" голода.

Второй причиной стали завышенные ожидания от урожая, подпитываемые постоянными приписками на местах. В итоге на бумаге зерна и риса "добывалось" больше, чем в полях и на плантациях. При этом на экспорт хлеб отгружался исходя не из реальных запасов, а из тех, что фигурировал в отчетах о перевыполнениях планов сбора урожая. И когда все экспортные обязательства были выполнены, для самих китайцев зерна уже не осталось. В стране начался голод.

Журналист Янь Джишень, проведший около двух десятков лет за сбором информации о последствиях "Большого скачка", пришел к выводу, что жертвами этого голода в конце 50-х - начале 60-х стали порядка 36 миллионов человек. Причем, власти прекрасно знали о том, что в целом ряде районов страны крестьянство буквально вымирает. Знали, но не делали ничего ради спасения людей.

В других источниках количество погибших колеблется между 30 и 55 миллионами. Доподлинно выяснить, сколько же именно жизней унес "Большой скачек" вряд ли удастся - многие из жертв того голода умерли в отдаленных коммуннах или по какой-то другой причине не попали в официальную статистику. Понятно лишь, что речь идет о десятках миллионов погибших в попытке построить настоящее коммунистическое государство.

"Большой скачок" с самого начала сопровождался масштабной пропагандистской кампанией, одним из главных лозунгов которой были растиражированные на плакатах, в газетах, книгах и кино слова Мао: "Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ".

В обществе этот лозунг восприняли как обещание властей не преследовать инакомыслящих ради достижения общей цели - решения стоящих перед страной проблем, прежде всего, экономических. Тем более, что партийные органы не уставали объяснять: руководство страны теперь открыто для критики, а влиять на важные для государства решения должны все заинтересованные граждане.

Но на самом деле это была ловушка. Вскоре после объявления "Большого скачка" начались гонения на критиков системы и вождя.

Преследования инакомыслящих интеллигентов вскоре переросли в чистки внутри коммунистической партии. В 1957 году по распоряжению Мао начинаются поиски внутренних врагов - правых уклонистов, считающих возможными сохранение в коммунистическом обществе каких-либо элементов капитализма, вроде частной собственности, рынка или независимой судебной системы. Всего в ходе борьбы с правыми уклонистами пострадало более полумиллиона коммунистов. Большинство из них отделались сравнительно легким наказанием - они были переведены с понижением в провинцию или попросту уволены. Меньшинство оказалось за решеткой, нескольких человек казнили.

Мао Дзэдун был доволен итогами борьбы с уклонистами и ролью в этой кампании Дэн Сяопина - относительно молодого (на момент окончания охоты на уклонистов ему было немногим за пятьдесят) партийного и боевого ветерана, занимавшего тогда пост генерального секретаря ЦК Коммунистической партии. По долгу службы именно Сяопину приходилось иметь дело с ежедневной рутинной работой: утверждать списки подлежащих увольнению или ссылке уклонистов, принимать отчеты об исполнении приказов, разбираться с доносами и жалобами.

Дэн Сяопин оставался в любимцах вождя и после окончания "Большого скачка" со всеми его чистками и репрессиями. В 1959 году Мао признал ошибочность "некоторых решений" и в начале 1960-х китайское село начинает потихоньку оживать во многом за счет некоторого ослабления закрученных в ходе "Большого скачка" гаек. За недавшими окончательно угробить село реформами стоял все тот же Дэн Сяопин, популярность которого среди простых китайцев росла с каждым днем. Но вскоре Мао начал новый этап построения коммунизма – "Культурную революцию". В провале "Большого скачка", низких темпах индустриализации и даже в поразившем страну голоде обвинили представителей старой, требующей ликвидации культуры - буддистских священослужителей, писателей, поэтов, преподавателей ну и, само собой "буржуазных недобитков".

К последним отнесли и Дэн Сяопина из-за его либерального подхода к селу. Более того, новые любимцы вождя - вчерашние школьники и студенты, ставшие движущей силой "Культурной революции" - хунвейбинами (это слово переводится как "красногвардейцы") - объявили Дэна "сторонником капитализма номер два". Первым номером был провозглашен Лю Шаоци, бывший заместитель Мао. Он был арестован и спустя несколько лет умер в тюрьме. По слухам, сердце немолодого уже Лю не выдержало пыток и издевательств.

Дэну повезло больше - его сослали в провинцию где он четыре года проработал у конвейера на тракторном заводе. Вечера рабочий Дэн проводил за написанием трудов по политэкономии и ухаживая за своим сыном, то ли выбросившимся, то ли выброшенным хунвейбинами из окна четвертого этажа в разгар чисток и оставшимся навсегда парализованным после падения на мостовую.

В середине 1970-х преседатель Мао столкнулся с дефицитом опытных управленцев. Выжившие в чистках часто были некомпетенты, а если и компетенты, то или стары, или больны. Кроме того, постоянные интриги в партийной верхушке топили тех, кто мог бы взять на себя руководство экономикой страны. Даже правая рука вождя, считавшийся его преемником министр обороны маршал Линь Бяо оказался предателем: в 1971 году спецслужбы КНР раскрыли заговор, целью которого было свержение власти Мао Дзэдуна. Согласно официальной информации, во главе заговора стояли маршал и его сын. Линь Бяо с семьей пытался бежать в СССР, но самолет, на котором опальный министр со своим окружением летел из Китая, упал в Монголии. Все пассажиры погибли.

Оставшийся без надежных верных людей, Мао Дзэдун возвращает из ссылки Дэн Сяопина. В 1974 году Дэн занимает пост первого заместителя председателя китайского правительства - Госсовета. Партия ставит перед ним задачу модернизации экономики и увеличения объемов промышленного производства.

Формально вице-премьер Дэн Сяопин строго придерживался маоистского пути, избегая в раздаваемых подчиненным инструкциях и предписаниях даже намека на отход от социалистических, в понимании вождя, норм. Но спустя два года вновь попал в опалу - Мао был уже очень болен, что обострило борьбу за место преемника и потенциальные кандидаты в вожди поспешили избавиться от потенциально очень опасного для них Дэна. Помещенный под домашний арест, Дэн Сяопин благополучно пережил и скорую смерть Мао, и драку за власть между разными внутрипартийными группировками. Драку, закончившуюся арестами, ссылками и бегством всех тех, кто пытался занять место председателя. И когда все прочие претенденты так или иначе выбыли из гонки за власть, опальный Дэн оказался единственным подходящим преемником усопшего вождя: во-первых, у него действительно был богатый управленческий опыт, во-вторых, он был популярен в народе и как командир революционной армии, воевавшей в 40-е годы с японскими оккупантами и политическими противниками, и как реформатор, остановивший голод в Китае.

Официально Дэн Сяопин так и не стал руководителем страны - до решения навсегда покинуть политику, принятого в самом конце 1980-х, он занимал самые разные высокие должности, но номинально не был главой государства. На деле же именно он принимал все политические решения и управлял КНР.

Хорошо знакомый со всеми недостатками экономической системы КНР (работа на заводе и поездки по затронутым голодом регионам не прошли даром), Дэн Сяопин сходу взялся за поиск путей улучшения китайской модели. "Культурная революция" была завершена, на смену ей вскоре пришла оттепель, известная как "Пекинская весна": прессе и интеллигенции разрешили критиковать недостатки системы, диссидентов выпустили из тюрем и в целом в стране стало ощутимо свободней. Вот только проблема бедности и отсталости никуда не делась.

Сам Дэн и партийные чиновники разных уровней начали ездить по миру в поисках готовых рецептов для экономического роста. Дэн Сяопин с удовольствием посещал соседние государства (в Японии, например, он был восхищен организацией производства на заводе одного из автомобильных гигантов и пытался перенести местный опыт на китайскую почву), из которых с особым интересом относился к Сингапуру.

Когда-то бывший всего лишь грязными скалами, облюбованными пиратами и бежавшими от барщины крестьянами, в конце 1970-х Сингапур - богатейший город-государство с очередями из западных и азиатских инвесторов, желающих вложить свои деньги в местные компании. Из социалистического Китая Сингапур выглядел как какой-то волшебный остров миллионеров и, конечно же, Дэн Сяопин отправился туда, не постеснявшись попросить помощи у главы сингапурского правительства Ли Куан Ю. Последний в своих мемуарах указывал, что больше всего китайского гостя интересовали способы привлечения иностранных инвестиций.

Поездившие по свету китайские чиновники воочию смогли убедиться, что крестьяне и рабочие в капиталистических странах живут не в пример лучше, чем в рабоче-крестьянском Китае. Уже в конце 1970-х в правительственных отчетах признается отставание КНР от развитых капстран по всем важным показателям: объемы промышленного производства, ассортимент товаров, доступность образования и медицины, урожайность и доходность сельского хозяйства.

Отставание от соседей объясняется не только десятилетиями закрытости страны для иностранных инвестиций и технологий из-за боязни Мао, что вслед за деньгами, товарами и патентами в его коммунистическое общество проникнет капитализм. Дело еще и в особой системе взаимоотношений государства с гражданами. Сельскохозяйственную продукцию, например, власти выкупали у колхозов по заниженным - зачастую в разы - ценам.

Передовики производства награждались вымпелами и значками, но не денежными премиями. В руководители выбивались не самые умелые и способные, а самые активные и преданные делу партии. На начальном этапе реформ, наравне с легализацией приусадебных хозяйств и сельскохозяйственных рынков, власти значительно увеличивают закупочные цены на все основные продукты и вводят систему финансовых поощрений для рабочих. Меняется и система назначения руководителей предприятий и цехов. Уже недостаточно быть просто убежденным коммунистом, необходимо продемонстрировать понимание производственных процессов и умение ими управлять.

Необходимые для реформ деньги Пекин берет на внешнем рынке. Раньше закрытый для мира, на рубеже 70-х - 80-х Китай знакомится с иностранными займами, инвестициями и технологиями. Привлеченные дешевизной рабочей силы и потенциально гигантскими рынками сбыта - шутка ли, миллиард жителей - западные и азиатские компании с удовольствием вкладывают деньги в создание совместных предприятий в КНР. В стране медленно, но верно растет уровень жизни. Роль государства в распределении благ и управлении предприятиями постоянно сокращается - некогда диковинный опыт деревень, втихаря легализовавших присвоение крестьянами продуктов своего же труда, становится общепринятой практикой. Формально, правда, сельскохозяйственная земля остается не в частной, а в коллективной собственности крестьянских коммун, что позволяет властям говорить о строгом следовании марксистко-ленинским принципам. Вскоре высшие чиновники и вовсе перестают обращать внимание на обвинения старой маоистской гвардии и бывших хунвейбинов в предательстве коммунизма и установлении в стране капиталистической модели экономики.

Даже муниципальные предприятия, на бумаге принадлежащие государству, к 1980-м работают уже как частный бизнес. Их руководители самостоятельно распоряжаются доходами и сбытом произведенной сверх плана продукции.

Государственное планирование остается одним из немногих напоминаний о дореформенных временах. Но, в отличие от СССР, китайское правительство не стремится охватить планированием всю экономику. План уходит на вторые роли, передав рычаги управления рынку.

Конечно, не все проходило гладко. Треть всей промышленности Китая в начале 1980-х была нерентабельной. Приносимые предприятиями-неудачниками убытки компенсировались за счет прибыли более успешных ферм, фабрик и заводов.

Сосуществование госплана и рыночных отношений разделило товары на две категории: те, цены на которые устанавливает государство и те, стоимость которых формируется рыночными инструментами. Первые были существенно дешевле, но почти всегда дефицитны. Близкие к властям спекулянты делали состояния, перепродавая дефицитную продукцию по ценам существенно ниже рыночных, но куда выше тех, что были установлены государством.

Появляется заметное социальное расслоение - спекулянты и коррупционеры могут позволить себе предметы роскоши, тогда как простые рабочие и крестьяне большую часть своих доходов вынуждены тратить на еду. Рынок приводит к появлению конкуренции, в том числе, и за рабочие места. В итоге в стране растет число безработных - людей с недостаточной квалификацией, не нашедших себе место в новых условиях.

Приход иностранных компаний, деколлективизация сельского хозяйства и рыночная экономика выводили из себя убежденных маоистов. Во всех отраслях, во всех сферах нарушались заветы недавно ушедшего вождя. Причем, попирая принципы маоизма, реформаторы прикрывались цитатами Мао. "Практика - критерий истины", - повторяли любимую фразу покойного председателя новые власти, доказывая, что привнесение в социализм капиталистических элементов на деле доказало свою эффективность.

Больше чем маоистов, действия Дэн Сяопина и его команды злили только либерально настроенную молодежь. Но если коммунистов старой закалки пугали рыночные изменения, то демократов, наоборот, тяготило сохранение таких старорежимных реликтов, как руководящая роль компартии, цензура и полная невозможность влиять на действия и решения властей.

То есть, маоисты ненавидели Дэна за то, что он начал реформы, а либералы - за то, что в их представлении, реформы эти оказались половинчатыми и не привели к утверждению настоящих политических свобод.

Годами копившееся недовольство в середине 80-х выливается в студенческие демонстрации. Вдохновленная примером советской перестройки, китайская молодежь требует от Пекина обуздать цензуру, разрешить мирные собрания, поднять стипендии и зарплаты и даже опубликовать данные о доходах первых лиц государства и членов их семей. Пик этих протестов приходится на весну и лето 1989 года. Толчком к массовым акциям протеста стал визит в китайскую столицу советского лидера Михаила Горбачева, проводившего, как казалось со стороны, вполне успешную политику либерализации государства.

Центром протестных акций стала пекинская площадь Тяньаньмэнь и прилегающие к ней улицы. К концу мая число митингующих стало столь велико, а их настрой столь воинственен, что правительство решило ввести в стране чрезвычайное положение. Вокруг площади выстраивают армейское оцепление. После нескольких стычек протестующих с невооруженными солдатами, правительство принимает решение силой разогнать протестующих, всерьез беспокоясь, что победа митингующих покончит с коммунистической партией или, по крайней мере, лишит ее монополии на власть. Солдатам раздали стрелковое оружие, в центр Пекина свезли бронетехнику и 4 июня 1989 года армия берет площадь штурмом.

Главным итогом залитого кровью протеста становятся еще большее вмешательство государства в дела СМИ, разгон независимых профосоюзов, аресты и казни наиболее активных из протестующих. Политическая либерализация до сих пор остается несбыточной мечтой китайских демократов - после Тяньаньмэнь власти уже не пытаются заигрывать или договариваться с инакомыслящими. Диссиденты вновь, как и при Мао, массово отправляются в ссылки и лагеря.

Вскоре после Тяньаньмэнь Дэн Сяопин уходит в отставку. Он покидает все официальные посты в стране и передает дела своим соратникам. Но взятый Дэном курс на рыночные преобразования сохраняется и до сих пор. К середине 2010-х начатые при Дэн Сяопине реформы сделают Китай второй в мире экономикой после США. Ежегодные темпы роста экономики в КНР даже выше американских.

То есть, в целом симбиоз социалистической и капиталистической систем оказался для Китая удачным. В стране и по сей день действуют параллельные - рыночная и плановая - модели экономик, но участие государства с каждым годом потихоньку сокращается.

Так, утвержденный в 2013 году стратегический план развития КНР до 2025 года предписывает, помимо прочего, постепенный отказ государства от регулирования тарифов на воду, электричество и природные ресурсы. Кроме того, все еще неприбыльные государственные предприятия должны быть приватизированы и перестанут быть обузой для госбюджета. Идет и постепенная либерализация банковского сектора. Власти все меньше вмешиваются в дела финансовых институтов, давая им больше свободы действий.

Вместе с тем, государство остается основным спонсором и регулятором выскотехнологичных отраслей и вкладывает миллиарды долларов в информационные технологии, транспорт, возобновляемые источники энергии, медицину и космонавтику. С помощью всего вышеперечисленного коммунисты из КНР не без оснований рассчитывают стать безоговорочно первой экономикой мира уже в первой трети 21 века.