В Советском Союзе государство было не просто главным, а единственным собственником легальных средств производства и ресурсов, а также единственным работодателем. Короткий перерыв на НЭП и легализация частного предпринимательства уже под самый закат СССР - не в счет, так как на них пришлось всего несколько лет из тех почти семидесяти, что существовало государство. Не делали погоды и нелегальные частники-цеховики, подпольно выпускавшие и сбывавшие дефицитный товар. Хотя обороты наиболее успешных нелегалов достигали сотен тысяч и даже миллионов рублей в год, советской экономике они были не конкуренты. Хотя бы потому, что выпускали то, с чем не справлялась легальная промышленность, да и выхода на настоящие рынки сбыта, то есть, в открытые для всех магазины, у цеховиков не было.

Таким образом, вся экономика, за крайне небольшим нелегальным исключением, была под контролем государства. И оно в Союзе выполняло все те функции, которые в капиталистических странах брал на себя рынок. Что и в каких количествах производить, куда и когда отправлять произведенное, какую цену на товар назначить, сколько платить тем, кто производит, продает, перевозит и хранит - все это в социалистической системе решала не "невидимая рука рынка", не законы спроса и конкуренции, а отдельная чиновничья структура под названием Государственный плановый комитет, или просто Госплан. Тысячи экономистов, аналитиков, счетоводов и других специалистов рассчитывали и утверждали годовые и пятилетние планы производства всего, начиная от атомных ледоколов и заканчивая туалетной бумагой.

Первые десятилетия существования СССР Госплан в целом справлялся со своими задачами: послереволюционная разруха, индустриализация, Вторая мировая война, послевоенное восстановление требовали скоординированных усилий самых разных государственных органов и предприятий, так что централизованное планирование было вполне оправданным.

Тем более, что об индивидуальных потребностях советских граждан - во что они одеты, что едят и как проводят досуг - никто особо и не заботился. Американский писатель Макс Истмен, близко знавший Ленина и Троцкого, одно время бывший пламенным их сторонником, но затем разочаровавшийся в коммунизме, даже предложил называть социализм сверхфашизмом, так как, по его мнению, в СССР права и потребности человека для власти значили даже меньше, чем в Италии Муссолини или гитлеровской Германии с их культом государства и пренебрежительным отношением к отдельной личности. Всё, от мебели до кинофильмов, было одинаковым, усредненным, но доступным всем или почти всем советским трудящимся.

Но со временем даже усредненных товаров стало не хватать. И дело тут не только в росте населения со 172 миллионов человек, живших в СССР после Второй мировой, до примерно 280 миллионов к началу перестройки. Дело еще и в научно-техническом прогрессе, за которым плановая экономика просто не могла угнаться.

"Если бы в ходе развития нашей промышленности мы полагались на сознательное централизованное планирование, она бы никогда не стала столь дифференцированной, сложной и гибкой, какой мы видим ее сейчас[...] Метод централизованного руководства, лежащий на поверхности, является топорным, примитивным и весьма ограниченным по своим результатам", - писал в 1944 году будущий лауреат Нобелевской премии по экономике Фридрих фон Хайек, замечая, что плановая экономика по сути своей просто не способна вовремя отвечать на рост или снижение спроса, изменение предпочтений покупателей и появление принципиально новых видов товаров, ведь все производится и отгружается по заранее утвержденным планам.

Кстати, посвященная анализу плановой экономки книга этого австрийского ученого, жившего и работавшего во время Второй мировой войны в Великобритании, носит название "Дорога к рабству".

На Западе оккупация Афганистана Советским Союзом традиционно уже воспринимается как часть глобального противостояния социалистической и капиталистической систем, наравне с Холодной войной и гонкой вооружений. Ряд специалистов идет и еще дальше, называя ее продолжением "Большой игры" - начавшегося еще в 19-м столетии противостояния Британской и Российской империй (а шире - Запада и Москвы), целью которого было подчинение или хотя бы распространение своего влияния на центрально- и южноазиатские государства. В пользу отнесения этой войны к части "Большой игры" говорит, например, активная поддержка противников советской армии западными правительствами.

Так, именно в Афганистане Советы столкнулись с новыми современными системами вооружений, такими как переносные зенитно-ракетные комплексы Stinger. Их поставляли силам, выступающим против советской оккупации, из США. И комплексы эти активно использовались для уничтожения советской авиации. Знакомство с новым западным вооружением стало одним из факторов все более активного участия СССР в гонке вооружений - соцлагерю необходимо было противопоставить что-то свое все более совершенному западному оружию.

Другим важным фактором эскалации гонки вооружений стало принятие американцами так называемой Стратегической оборонной инициативы - концепции полной защиты США от ракетно-бомбовых ударов противника при помощи высокотехнологичных средств перехвата наземного, морского и даже орбитального базирования. Представленная в 1983 году тогдашним президентом США Рональдом Рейганом и тут же получившая неофициальное название "Звездные войны", концепция, хотя и была воспринята в Москве как блеф, все же вынудила СССР потратить часть оборонного бюджета на разработку новых видов вооружений, потенциально способных прорвать фантастический щит Стратегической оборонной инициативы.

Вообще, деньги на армию и флот в Советском Союзе зачастую тратили с невероятной небрежностью. Особенно показательна история создания советского авианесущего флота, сама концепция которого несколько раз полностью менялась, предписывая то сосредоточить усилия на строительстве небольших кораблей, то, наоборот, заняться авианосцами-гигантами. В результате победила, наверное, самая спорная концепция ввода в строй так называемых тяжелый авианесущих крейсеров - кораблей, сочетающих в себе элементы как, собственно авианосцев, так и крейсеров. Классический авианосец - это, по большому счету, плавучая взлетно-посадочная полоса, не располагающая никаким собственным вооружением. Крейсер же всегда несет на себе артиллерию. Объединение двух этих классов в одном корабле, по задумке идеолога проекта адмирала Сергея Горшкова (кстати, уроженца совсем не морского Каменец-Подольского), должно было привести к появлению непобедимого непотопляемого судна. Но на деле авианесущие крейсеры стали крайне дорогостоящим компромиссом, неспособным в одиночку противостоять американским авианосцам, ради чего, собственно, они и создавались.

На военные нужды, включая авантюры с авианесущими крейсерами и поддержку разного рода социалистических вооруженных группировок - от сандинистов в центральноамериканском Никарагуа до бойцов Национального движения в африканском Конго - ежегодно тратилось порядка 7% ВВП. Это миллиарды рублей, которым наверняка нашлось бы лучшее применение. Тем более, что основоположники главенствующей в СССР идеологии марксизма-ленинизма стояли на прямо-таки пацифистских позициях.

Несмотря на впечатляющую неэффективность плановой системы и не всегда обдуманные военные траты, советская экономика десятилетиями оставалась второй в мире по объему внутреннего валового продукта, уступая лишь американской. Начало разработки в 1960-х крупнейшего в СССР Самотлорского нефтяного месторождения дополнительно упрочило позиции Советов в рейтинге ведущих экономик мира. В 1980-х на Самотлоре (это слово с языка хантов переводится как "Мертвое озеро") добывают небывалые ни прежде, ни потом 150 миллионов тонн нефти в год, больше половины бюджета государства теперь формируется за счет продажи нефти. Но даже самая активная добыча вскоре начинает приносить все меньше и меньше денег.

Начало этого десятилетия было отмечено спадом экономической активности в развитых странах. По всему миру сокращаются объемы промышленного производства, вслед за ними падают показатели транспортных перевозок и все это тянет вниз цены на нефть. Так, если в 1980 баррель нефти на рынке стоил 35 долларов, то в ноябре 1985 за него давали всего 30, а летом следующего, 1986 года, мировые цены упали вообще до 10 долларов за баррель. К этому времени СССР превратился в крупнейшего мирового поставщика нефти и пытался ростом добычи хотя бы частично компенсировать потери от снижения цен на сырье.

Но даже с рекордными показателями добычи в 1986 году и мечтать не приходилось о сверходоходах 1980 или 1981 годов. Годов, в которые страна плотно села на нефтяную иглу, приняв за благо то, что позже назовут "ресурсным проклятием". Этот любопытный экономический парадокс был впервые описан в начале 1990-х британским экономистом Ричардом Оти, а затем подтвержден наблюдениями других ученых. Вкратце понятие "ресурсное проклятие" можно объяснить так: государства, обладающие значительными запасами востребованных на мировом рынке полезных ископаемых или других ресурсов, вкладывают в их разработку и добычу все больше сил и средств в ущерб другим отраслям экономики; со временем добыча и продажа ресурса превращаются в основной источник дохода государств, отказавшихся от развития других направлений деятельности. Для такого государства даже незначительное падение цены на его главный ресурс грозит серьезными неприятностями. Ряд государств, богатых полезными ископаемыми, например, США или Норвегия, смогли избежать "ресурсного проклятья". Это удалось, в первую очередь, благодаря развитому частному бизнесу, который искал и ищет возможности извлечения прибыли из самых разных источников, а не из одного, пускай и самого очевидного. В СССР, как говорилось выше, частный бизнес существовал лишь глубоком подполье, а армия чиновников Госплана вполне ожидаемо сделала основную ставку на углеводородные богатства Самотлора.

Самотлорская нефть и ее превращение за считанные годы в основной источник дохода СССР являются одним из наиболее ярких и показательных примером "ресурсного проклятия".

Падение мировых цен на нефть в середине 1980-х примерно совпадает с провозглашенным генсеком КПСС Миахилом Горбачевым курсом к гласности и новому мышлению. И это вряд ли можно объяснить простой случайностью. Недавно, но очень плотно севший на нефтяную иглу СССР надо было каким-то образом с этой иглы снимать, ведь даже не веря в скорый коллапс Союза, власти понимали: если к дефициту продовольствия и крайне непопулярной у людей войне с ежедневными похоронками из Афганистана, добавится еще и вызванное сокращением нефтяных доходов резкое падение и без того невыского уровня жизни, проблем не избежать. Вот только готового рецепта спасения экономики ни у Горбачева, ни у кого-либо из его окружения не было. Гласность и перестройка были придуманы как инструменты поиска этого рецепта с привлечением к обсуждению как можно большего числа советских граждан. И то, что ни перестройка, ни легализация частного предпринимательства, ни даже крушение "железного занавеса", отделявшего СССР от Запада, не спасли от краха ни советскую экономику, ни сам Советский Союз свидетельствуют, что такого рецепта не было ни у кого.

Каждая из вышеперечисленных проблем - и плановая система с производительностью труда в целом ряде отраслей впятеро ниже, чем в Западной Европе, и затратная оборонная политика с массовой штамповкой зачастую малоэффективных вооружений в ущерб производству востребованной покупателем дефицитной продукции, и резкое падение цен на главный ресурс государства — и сама по себе могла бы доставить массу проблем государству. В Советском Союзе во второй половине 1980-х все они выстрелили залпом.

И все это на фоне общего кризиса в соцлагере: в Польше растет популярность загнанной в подполье "Солидарности", требующей не имитационной, а настоящей демократии, в Чехословакии постепенно оформляется свое протестное движение, которое в 1989 мирно сметет одряхлевшую коммунистическую диктатуру, даже в самом Советском Союзе не все гладко - в национальных республиках постепенно набирают популярность идеи большей автономии от Москвы. Экономические, военные и даже политические неудачи не так уж катастрофичны. За свою историю СССР переживал и куда более тяжелые времена и никакие падения цен на нефть, никакие военные потери в Афганистане, никакой дефицит нормальной еды не могли бы никогда сами по себе похоронить советскую власть, устоявшую и после разорительной Гражданской войны, и после уничтоживших почти всю деятельную элиту сталинских репрессий, и после катастрофической, но все-таки выигранной Второй мировой. Все эти провалы были лишь фоном для главной драмы советского государства - разочаровании людей в самой идее построения социалистического общества.

"Хватит! Мы не можем так больше жить. Все должно делаться по-новому. Мы должны пересмотреть наши концепции, наши подходы, наши взгляды на прошлое и будущее... Пришло понимание того, что просто невозможно жить так, как мы жили до сих пор, нетерпимо, униженно", - описывал настроения советских людей в 1983 году Александр Яковлев, тогда только оставивший пост посла СССР в Канаде, а вскоре, уже в горбачевские времена, ставший одним из идеологов перестройки.

И Яковлев далеко не единственный заметил охватившую общество апатию. В мемуарах и интервью представителей советской политической элиты той эпохи рассказы об усталости людей от одних и тех же казенных лозунгов, торжественных, но ничего не решающих съездах и пленумах - общее место.

"Воровали сами у себя, брали и давали взятки, врали в отчетах, в газетах, с высоких трибун, погрязнув в собственной лжи, вешали медали друг на друга", - вспоминал предперестроечные времена председатель горбачевского кабинета министров Николай Рыжков.

Все эти люди - Рыжков, Горбачев, Яковлев - еще надеялись спасти Советский Союз, найти способ оздоровить страну, в самой основе которой вдруг оказалась тотальная ложь: телевизор и газеты докладывали о небывалых успехах советской науки, покорении космоса и помощи братским социалистическим режимам на других континентах. Так, словно СССР уже стал примером всеобщего благоденствия, а не кормит людей мерзлыми костями под видом супового набора и не заставляет годами стоять в очередях за мебельными гарнтиурами.

Эта поистине чудовищная пропасть между реальным положением дел и бравурными заявлениями государственной пропаганды и подвела Советский Союз. Не спасла его даже гласность, пришедшая на смену оголтелому впихиванию идеологии. Можно только гадать, спасся бы СССР, начнись перестройка (и принесенная ею робкая, но прежде вообще не виданная свобода слова) на несколько лет раньше, или рухнул бы в любом случае. Вероятнее всего, первый в истории коммунистический эксперимент не пережил бы 20 век. Уж очень отличалась социалистическая теория общего равенства от выстроенной в СССР системы всевластья номенклатуры, организовавшей себе внутри Союза прямо-таки собственную параллельную страну со спецраспределителями, персональными дачами и закрытыми санаториями.

Понимая, что начавшиеся в СССР перемены рано или поздно сметут эту параллельную страну, самые беспокойные и самые отчаянные из номенклатурных работников, объеднившись в хунту, названную Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП), в августе 1991 года предприняли попытку спасти умирающую систему. Для успеха переворта им нехватило самого главного - широкой народной поддержки. От путчистов в массе своей отвернулись и военные, и даже их собственные соратники по КПСС. Все несколько августовских дней путча гкчписты даже толком не пытались делать вид, что контролируют в Союзе хоть что-то. Предательское дрожание рук главы путчистов Геннадия Янаева на пресс-конференции, в ходе которой и было объявлено о введении в стране чрезвычайного положения, - лучшее тому подтверждение.